– За город Ленина-а… ррра-а-а!
– А мы уходим… – опять угрюме буркнул Иван Корнев.
– Чтобы вернуться… – неожиданно резко сказал идущий впереди Шмелев. – И действительно, не играйте на нервах, старшина. Думайте лучше о деле…
…Самолет на бреющем полете прошел над самым лесом.
Отчетливо виднелись черно-белые кресты на крыльях и стеклянный куполок кабины. Моторы буксующих грузовиков ревели где-то совсем рядом. Немцы были кругом.
На первой же остановке в придорожной канаве Иван Корнев достал из брезентовой сумки новенькую фланелевую блузу, форменку и тельняшку и, встряхнув, протянул весь свой запасной гардероб Шмелеву.
– Переоборудуйтесь, товарищ капитан-лейтенант. Да рвите козырек. Ленточка-то, правда, с бригады траления.
Шмелев помедлил только одну секунду – его жизнь, привычки, гордость и самолюбие моряка и офицера больше уже ему не принадлежали. Знамя, спрятанное на груди, теперь полноправно распоряжалось его судьбой. Без слова он сбросил бушлат, китель и осторожно натянул на себя через раненую голову полосатый тельник рядового.
…Казалось, постороннее всему, далекое небо было измалевано широкой и спокойной кистью. Синева просвечивала сквозь жиденькие белила облаков.
Иван Корнев, спотыкаясь, прыгал с кочки на кочку. Болото хватало его за ноги – все труднее было выдирать сапоги из сырого мха. Встречные кусты преграждали ему дорогу, своими птичьими лапками цепляясь за черное сукно.
Шли упрямо на северо-восток, к Ленинграду. По-волчьи, след в след.
Определялись примерно – «по зеленой лоции»: по муравейникам, по тянувшимся на юг, к теплым ветрам, мохнатым лапам елей, по замшелости стволов, по солнцу.
Но лес читался трудно, как книга, написанная на чужом языке: без компаса и карт был он непроходимее самого туманного моря. Стоял он молчаливо, насуплено, глухо-вековечный свидетель, ни о ком не дающий показаний.
Иван вдруг остановился и зашарил ладонями по всем карманам.
– Патроны посеял? – хмуро спросил Шмелев.
Иван тяжело вздохнул.
– Нет, слона потерял. Эх, не будет теперь счастья,– буркнул он, продолжая обшаривать карманы бушлата.
Капитан-лейтенант только покачал забинтованной головой, а Егор Силов мрачновато вспомнил старую песню:
– Н-да, потеряла я колечко, потеряла я любовь. Ну, не убивайся, старшина,– в пути легче будет… раз у тебя такое счастье, что его на слоне возят…
Первым свалился Шмелев. Шепотом ругаясь, тут же поднялся, сделал ровно четыре шага и, смущенно усмехнувшись, сел в сырой кудреватый мох.
Только оглянувшись на капитан-лейтенанта, Иван по-настоящему почувствовал и свою каменную усталость. Все тело, мускулы, мышцы, даже кости, казалось, были отравлены ею.
Джалагания подошел к командиру и, зачем-то пощупав мох и траву прикладом винтовки, точно сломившись в поясе, сел рядом.
– Ну, в дрейф так в дрейф, – с деланной беспечностью бросил Силов и растянулся на животе возле Шмелева, положив скрещенные руки на винтовку, а поверх рук – осторожно, будто до краев переполненный сосуд – сразу потянувшуюся к земле голову.
– Не выгребаете, товарищ капитан-лейтенант? – напряженным шепотом спросил Иван.
– Не выгребаю, товарищ Корнев…
– Ну… Так на себе понесем… – упрямо, хотя и не особенно уверенно, сказал Иван, пересиливая соблазн опуститься на прохладный мох рядом с остальными.
– На себе понесешь? Да во мне восемьдесят кило, голова ты садовая,– слабо усмехнулся капитан-лейтенант.
– Так это же до войны было, – возразил Иван, чувствуя, что и его глаза слипаются и лес, раскачиваясь пологой зеленой зыбью, уплывает куда-то в сторону. Иван сделал над собой последнее усилие и стиснул зубы. Лес встал на свое место, неподвижно и прямо.
– До войны, товарищ капитан-лейтенант. Сейчас меньше восьмидесяти… – вяло сказал Иван.
– А, пожалуй, тебе не одного меня тащить-то придется,– опять едва заметно усмехнулся Шмелев.– Видишь?
Коста, поставив винтовку между колен, прижавшись щекой к ствольной накладке, с плотно закрытыми глазами и окаменевшим в дремоте бледным лицом, казался покойником, так внезапно настиг его сон.
Лица Силова не было видно. Но замысловатые витки его усов пошевеливались, точно колышемые ветерком колосья. Уронив голову на руки, Егор дышал глубоко и ровно.
– Ложись и ты, Корнев, нет другого выхода, раз на третьи сутки дело пошло… – решительно сказал Шмелев. – Уж когда и ты свалишься, так тебя нести некому будет. Ложись, говорю… Полусонными нам из кольца не выйти.