Эту оборону предстоит прорвать на полуторакилометровом фронте и к исходу дня овладеть селением Кунерсдорф.
Разведка боем дала нам многое. Мы теперь хорошо представляли систему огня неприятеля, точно установили стык двух соединений - мотодивизии "Курмарк" и 309-й пехотной дивизии "Берлин". А стык, как известно, самое уязвимое место. Наконец, в плотных минных полях были проделаны проходы.
В первый эшелон выделялись 469-й и 674-й полки. Мы окончательно уточнили направление для каждого батальона и роты. Артюхов напомнил командирам, чтобы те проверили, во всех ли отделениях известны задачи на завтра, до всех ли они доведены бойцов. Продумано, кажется, было все, вплоть до эвакуации из траншей раненых с помощью маленьких тележек, в которые впрягались специально обученные собаки.
Итак, наступление предстояло начать до рассвета, в 5 часов по московскому времени (по местному - в 3) мощной артподготовкой. Через 30 минут намечалось поднять людей в атаку. Причем сопутствовать ей должен был необычный тактический прием: освещение переднего края мощными зенитными прожекторами. Предполагалось, что прожектора облегчат действия наших солдат и ослепят противника. Да и вообще ночью, когда люди особенно впечатлительны и восприимчивы ко всему непонятному и неожиданному, яркий, слепящий свет не мог не ошеломить оборонявшихся.
Вдоль всего готовящегося к наступлению фронта было рассредоточено 143 прожекторные установки. Четыре из них поставили в полосе нашей дивизии. Прибыли они вечером, тщательно зачехленные брезентом. Бойцы, глядя на них, голову ломали - что это за диковинная техника?
Но тайна соблюдалась строго. Ведь просочись сведения об этом к противнику, ожидаемый эффект оказался бы утраченным наполовину.
Сгустилась темная, тревожная ночь. Черный полог разрывал зеленоватый мертвенный свет немецких ракет. Шли последние приготовления к бою. Подразделения занимали исходное положение для атаки, накапливаясь в отбитых у противника траншеях. Выдвигались вперед орудия, предназначенные для стрельбы прямой наводкой. Напряженно трудились саперы. Им предстояло между проволокой и густо разбросанными спиралями Бруно проделать по крайней мере по два прохода на каждую роту. А главное, требовалось проложить много новых проходов для пехоты и танков через минные поля.
Немцы не прекращали методичного огня по нашему переднему краю. Не обращая внимания на обстрел, саперы ползли от мины к мине, отыскивая и обезвреживая их на ощупь. Вспыхивала ракета, и бойцы замирали, вдавливаясь в землю. Свет гас, и они снова быстро и безошибочно работали чуткими пальцами. О том, с какой нагрузкой шла эта ювелирная, смертельно опасная работа, может сказать такой факт. Рядовой Лавренев за ночь проделал три прохода в проволочных заграждениях и обезвредил 500 мин. Всего же саперами было извлечено 9 тысяч противопехотных и противотанковых мин. Воткнутые ими в землю флажки ограждали пути, по которым бойцам предстояло идти в атаку.
В эту ночь мне так и не удалось сомкнуть глаз. И возможности не было, и состояние было не такое, чтобы спать. Ведь всего несколько часов отделяло нас от начала великой битвы, которая должна завершить разгром фашистского рейха. Последней, за которой наступит мир, начнется новая полоса современной истории.
Начало великой битвы
Неотрывно смотрел я на стрелки часов. Без двух минут пять... Без одной... По местному времени это без одной минуты три. Еще совсем темно. И вдруг в небо упирается голубоватой колонной вертикальный луч прожектора. Тут же темноту разрывает яркая, вполнеба зарница. Грохот такой, что дрожит земля.
Выбрасывая языки пламени, рассекают небо реактивные снаряды. Ползут разноцветные пунктиры трасс. И багровым заревом растекается свет от разрывов снарядов и мин там, на позициях врага. Это была потрясающая своей яркостью картина. Ничего подобного мне не приходилось видеть до сих пор.
Так 22 тысячи артиллерийских стволов - эту цифру я узнал гораздо позже - начали свою сокрушительную работу, готовя атаку 1-го Белорусского фронта.
Вот оно! Началось!
В 5 часов 30 минут над передовой взмыли зеленые ракеты. И тут же поток серебристого света обнажил всю местность перед нами. Это зажглись прожектора.
Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны. И пехота поднялась в атаку. Странная это была картина. Утопающие в ослепительных лучах цепи выглядели редкими-редкими. "Наверное, не все вышли из траншей, - мелькнула мысль. - Слишком необычна обстановка - не только немцев, но и своих, видать, смутили..."
- Майор Гук, - позвал я. - Выделить группу разведчиков во главе с лейтенантом Здоровцевым. Пусть проверят, не остался ли кто в траншеях.
Вскоре Гук сообщил:
- С исходного докладывают: все траншеи пустые, люди ушли вперед.
Мне, признаться, стало неловко: как это я мог усомниться в бойцах сто пятидесятой! Но если на меня так подействовал необычный оптический эффект, то как же должен быть ошеломлен ослепленный неприятель!
К рассвету оборона противника оказалась прорванной на глубину семь километров. Наша артиллерия прямо-таки выкорчевала некоторые доты, уничтожила много крупнокалиберных зенитных орудий, поставленных на прямую наводку.
В воздухе появились наши штурмовики и бомбардировщики. Но все же темпы наступления к утру заметно упали. Как ни мощна была артиллерийская подготовка, она просто не могла уничтожить все оборонительные сооружения врага - слишком их было много. Не удалось решить эту задачу и бомбардировкой с воздуха. Немцы, оправившись после необычной ночной атаки, продолжали сопротивляться очень упорно.
Проходя по недавнему полю боя к новому НП, я воочию убедился, сколь разрушительно поработал "бог войны". Траншеи были завалены трупами. Попадались среди них и наши убитые и, что особенно меня встревожило, раненые. Значит, несмотря на все заверения начальника медицинской службы Ипатова, несмотря на дрессированных собак с тележками и другие заранее предусмотренные меры, раненых не поспевают своевременно находить и доставлять в тыл, под заботливую опеку медсанбата.
У иссеченного осколками дерева я вдруг заметил Сергея Джагановича Хачатурова в необычной позе. Комбат лежал на спине, прислонив задранные вверх ноги к стволу.
- Хачатуров, что с тобой? - подбежал я к нему.
Он, словно бы виновато, улыбнулся и тихо ответил:
- Ранен, товарищ генерал. В ноги. Лежу вот так, чтобы кровью не истечь.
- Давно ранен?
- Часа два.
- А люди твои где?
- Вперед ушли. Я им запретил около меня задерживаться.
- Сейчас тебя заберут. Потерпи немного, дорогой, - пообещал я ему. Снова на его красивом и очень бледном; лице мелькнула слабая улыбка:
- Не беспокойтесь, товарищ генерал. Я знаю, что и до меня очередь дойдет. А ноги у меня перебинтованы...
Придя на НП, я первым долгом вызвал майора медицинской службы Ипатова. Не в силах сдержать себя, сказал ему много резкого. Выговорившись, как всегда, пожалел о своей запальчивости. Владимир Яковлевич Ипатов - умный и выдержанный человек, - дождавшись, когда я умолкну, убедительно доложил о трудностях, с которыми столкнулась медслужба, и о том, что предпринимается, чтобы их преодолеть и всем раненым вовремя оказать необходимую помощь. Надо отдать ему должное, он был хороший организатор, опытный врач и храбрый офицер.
С нового наблюдательного пункта открылась мне картина боя за Гросс-Барним - тот самый поселок, о котором три дня назад заходила речь на занятии с полковыми командирами. Плеходанов тогда отстаивал мнение, что разместившийся там гарнизон даст обойти себя, а потом ударит по тылу и флангам наступающих. Я согласился с ним. И вот сейчас предстояло убедиться в основательности наших предположений.
Кирпичные постройки Гросс-Барнима представляли собой маленькие, хорошо оснащенные крепости с взаимообеспечивающей системой огня. И конечно, лобовая атака не могла здесь привести к успеху. Плеходанов - на этом участке наступали его люди - приказал обходить поселок. Гитлеровцы, засевшие в Гросс-Барниме, не проявили при этом беспокойства - никаких попыток отступить с их стороны не было. Зато, оказавшись за линией наступавших, они нанесли им удар в тыл. Досталось и нашему правому соседу 207-й дивизии, с которой мы стыковались чуть севернее Гросс-Барнима.