- Так точно, - ответил Борис. - Разрешите выполнять?
Чувствовалось, что он и горд, и рад, что поручение пришлось ему вполне по душе. Как и многие другие молодые офицеры штаба, он тяготился вынужденным бездельем на наблюдательном пункте, вдали от жарких боевых дел.
- Действуй, только не слишком зарывайся. Бессмысленный риск здесь ни к чему, - напутствовал я его.
Но как тут проведешь четкую грань между риском, необходимым для выполнения боевого задания, и риском неоправданным? Граница эта весьма условна.
Чупрета быстро добрался до КП Плеходанова. Прикинув на месте, оба пришли к выводу, что лучший пункт для корректировки огня - городская ратуша. Она находится на самом высоком месте и сама по себе выше других домов. Одна беда - здание это пока что в расположении противника.
Чупрета и Плеходанов - люди молодые, отчаянные - быстро столковались друг с другом. И вот уже, сев в автомобиль вместе с Чупретой, Плеходанов приказал шоферу гнать по улице, занятой противником. Немцы поначалу растерялись. Как-никак машина-то была германская - что-то вроде "опель-капитана". Когда они спохватились и послали несколько фаустпатронов вслед, было уже поздно. "Опель" развернулся у ратуши, и весь его экипаж бросился к дверям. Один-единственный солдат, охранявший помещение, не успел сделать выстрела - с ним сразу же было покончено. Через несколько минут радио понесло команды на огневые позиции артиллеристов и минометчиков. Попытки немцев ликвидировать наблюдательный пункт, оказавшийся в их расположении, ни к чему не привели. Маленький гарнизон ратуши хорошо забаррикадировался и метко отстреливался.
Пустить же против него более или менее значительные силы немцы не могли - им было не до этого.
674-й полк нажимал с фронта. Два других давили с флангов. И хоть в самом Кунерсдорфе нам приходилось биться за каждый дом, каждый подвал, способность противника к сопротивлению таяла. А тут еще с юга подоспели переправившиеся через речку танки 9-го корпуса. На подходах к городу гитлеровцы пытались остановить их огнем фаустпатронов, но безуспешно.
Тридцатьчетверки появились на улицах. С ходу было организовано взаимодействие между танкистами и пехотинцами. Стрелки повели охоту за фаустниками, которые могли на нешироких улицах нанести большой урон боевым машинам. Танки сокрушали каменные дома, превращенные в огневые точки, выкуривали оттуда эсэсовцев.
Не выдержав, противник начал отходить из города к лесистым холмам. Но путь ему перекрыли танки 23-й бригады, успевшие завершить свой обходный маневр. Гусеницами и огнем уничтожали они эсэсовцев, пытавшихся пробиться к сулившему спасение лесу. Во взаимодействие с танкистами вступил полк Мочалова. Добраться до раскинувшихся на склонах дубрав удалось немногим.
В 9 часов, через полтора часа после начала боя, уцелевшие в городе неприятельские группки стали сдаваться в плен. К 11 часам Кунерсдорф был полностью в наших руках. А еще через два часа прекратили сопротивление и гитлеровцы, которым все же удалось прорваться к лесным опушкам...
Помню, как двенадцатилетний воспитанник комендантского взвода Коля привел на КП взятого в плен немца. Пленный был здоровенным, долговязым детиной - Коля не доставал ему и до груди. Но держался мальчик с отменной серьезностью. Сжимая в руках автомат и изредка подталкивая пленного, он по-хозяйски покрикивал: "Ну, иди ты, фриц!"
Помню, как под свежим впечатлением офицеры в штабе говорили о героях минувшего боя. О младшем лейтенанте Чурсине, который под огнем пулемета выводил расчет сорокапятки на прямой выстрел. И пулемет был уничтожен. О командире взвода старшем сержанте Князеве - он забросал гранатами засаду фашистов, а потом с пятью бойцами из пулемета и автоматов уложил 36 врагов и 20 взял в плен. О санинструкторе сержанте Сорокине, несколько раз переплывавшем реку и вынесшем с поля боя 30 раненых. О братьях Рубленко Григории и Анатолии. Григорий был лейтенантом, командиром минометного взвода. Анатолий же, младший по возрасту, стал уже старшим лейтенантом и возглавил, роту 120-миллиметровых минометов. Оба брата сражались как настоящие герои...
Бой за Кунерсдорф был очень тяжелым. Укрепился здесь противник не хуже, чем на Одере. К встрече с нами он успел хорошо подготовиться, получить пополнение. Сумей мы выйти к городу в первый день наступления, как это предусматривалось планом, трудностей, наверное, было бы меньше.
Всего в этом бою гитлеровцы потеряли свыше тысячи человек убитыми и ранеными. 263 солдата и офицера мы взяли в плен. Путь к Берлину в нашей полосе наступления был, по существу, открыт. Но и дивизия понесла немалые потери. Нам требовалось "залатать дыры", дать людям хотя бы небольшой отдых. Но бойцы, несмотря на усталость, несмотря ни на что, говорили: "Скорее бы на Берлин!"
В Берлине
Вторжение
Немцы тщательно подготовили Берлин к обороне. Он был превращен в сильнейший укрепленный район. Его опоясывали три рубежа: внешний, внутренний и городской. Столица делилась на восемь расположенных по окружности секторов обороны. Девятый сектор охватывал самый центр. В нем находились здания главнейших государственных учреждений.
Только в городе насчитывалось свыше 400 железобетонных дотов и бункеров. Некоторые из них уходили под землю на шесть этажей. Гарнизон такой крепости достигал тысячи человек. Всего же в Берлине сосредоточилось более чем двухсоттысячное войско. Число это продолжало расти за счет формирований фольксштурма и гитлерюгенда. По воле фашистских главарей Берлин готовился сопротивляться до последнего человека, способного держать оружие.
Если б речь шла о народе, подвергшемся нападению агрессора, то такая решимость защищать свою столицу, пусть даже без надежды на успех, могла бы вызвать только сочувствие и уважение. Но ведь здесь-то все обстояло по-иному! Клика Гитлера, проиграв разбойничью войну, корчилась от ужаса перед возмездием. И не судьба Берлина, как олицетворения национального величия и чести, волновала заправил рейха. На первом плане стояли призрачные надежды хоть как-то облегчить свои личные судьбы. И ради этого сотни тысяч немцев были вовлечены в кровавую трагедию. Что держало их в строю? Груз предрассудков и заблуждений, сила привычки к послушанию, раздутый пропагандой националистический угар, страх перед карательными органами.
Словом, в Берлине нас ждали тяжелейшие бои.
В районе Кунерсдорфа мы в своей полосе прорвали второй рубеж обороны за Одером. 150-я дивизия в течение дня продолжала наступать. Ни два промежуточных рубежа, преграждавших ей путь, ни удары с воздуха не смогли остановить ее.
19 апреля мы были выведены во второй эшелон корпуса. Вперед выдвинулась 207-я дивизия. А нам пришлось очищать лес километрах в пятнадцати западнее Кунерсдорфа от остатков неприятельских подразделений. Мы продвигались по разбитым дорогам под надоедливым дождем. На перекрестках местами уцелели указатели, на которых латинскими буквами было выписано слово "Берлин". И еще попадались простые фанерные стрелы на шестах с размашистыми надписями по-русски: "До Берлина 30 км", "До Берлина 25 км". Все просто, буднично. Впереди крупный город Берлин. Мощный узел обороны. Сильный укрепленный район. И его надо брать, как брали мы до этого множество больших и малых городов, укрепленных районов и мощных узлов обороны.
От усталости, озабоченности, хронического недосыпания такое приземленное восприятие происходящего заслоняло весь высокий смысл момента. Но временами, увидев с медленно ползущего "виллиса" такой вот указатель, я встряхивался. Черт возьми, ведь это что же происходит! До германской столицы, если мерить московскими масштабами, полчаса на электричке. Дачные места!
Немцы тоже доходили до пригородов нашей столицы. Смотрели на нее в бинокль. Обсуждали организацию парада и массовых расстрелов. Но мы и тогда упрямо повторяли: "Кончим войну в Берлине!" Повторяли с того самого июньского воскресенья, когда гитлеровские войска перешли нашу границу. Повторяли и в самые страшные, в самые тяжелые дни. А потом, после Сталинграда, после Курска говорили еще увереннее и определеннее: "Дойдем до Берлина!" Дойдем - значит добьем врага, положим конец войне.