Об этой книге знают не только любители поэзии. О ней много писали, когда присудили ей Ленинскую премию и когда Мусе Джалилю посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.
В ночь на 27 апреля, когда мы захватили мост через Фербиндунгс-канал и начали переправу по нему, название Моабит не вызывало у меня таких мрачных ассоциаций. В плане Берлина оно обозначало крупный городской район, ограниченный с юга волнистой линией Шпрее, а с других сторон - полосками смыкавшихся друг с другом каналов. На юго-востоке Шпрее отделяла Моабит от Тиргартена - большого городского парка и от административного центра столицы. Там, за рекой, был девятый сектор обороны, укрепленный особенно прочно.
Моабит составляли преимущественно рабочие кварталы, фабрики, мастерские и железнодорожные станции, казармы и кирки. Был здесь и большой госпиталь, была и тюрьма. Имелся и свой собственный Тиргартен, называемый в отличие от настоящего Кляйн Тиргартеном. Он уступал в размерах своему большому собрату раз в десять.
По этому району нам и предстояло наступать в южном направлении. Но сначала надо было очистить от противника железнодорожную станцию Бойссельштрассе, находящуюся примерно в километре от моста. Кирпичные станционные постройки, хорошо укрепленные, приспособленные для кругового обстрела, представляли собой сильный узел сопротивления, который перекрывал нам путь кинжальным огнем.
Попытки штурмовать станцию в лоб не принесли успеха. Немцы сами несколько раз переходили в контратаки. В ходе этих боев в тяжелом положении оказался КП 2-го батальона, расположившийся в каменной коробке железнодорожного пакгауза. Старшим там был капитан Андрей Логвинов, который по приказанию Зинченко шел со 2-м батальоном и в числе первых оказался на южном берегу канала. Под его командой семь человек отбивались от наседавших немцев гранатами и автоматным огнем. Им бы не удалось остаться в живых, если б на помощь не подоспела одна из рот.
Тогда я сказал командующему артиллерией:
- Товарищ Сосновский, делай что хочешь, но чтобы через полчаса Бойссельштрассе можно было взять голыми руками.
- Будет сделано, товарищ генерал, - коротко ответил Григорий Николаевич.
Через 10 минут с нашего НП можно было наблюдать впечатляющую картину. В вечернем небе над крышами домов пронеслись огненные языки "катюш". Станция полыхнула слепящими вспышками. Прокатился могучий грохот. Это заработала дивизионная артгруппа. И снова по вокзальным зданиям метнулись вспышки.
Спустя пятнадцать минут артиллерия смолкла. И тогда с нескольких сторон к Бойсселыптрассе устремились бойцы. Станция была взята. В плен сдалось более ста вражеских солдат во главе с офицером.
А по восстановленному мосту через Фербиндунгс-канал уже двигались орудия и танки. Дивизия прорвала городской оборонительный обвод и открыла путь в глубь Моабита.
Солнце давно скрылось за домами. Стало совсем темно. С нашего наблюдательного пункта видны были лишь яркие зарницы на той стороне канала. С несколькими штабными офицерами я пошел пешком через мост, вслушиваясь в звуки затихавшего боя. От канала веяло прохладой. Но дышалось тяжело воздух был какой-то густой, пропитанный гарью и пылью.
Наша группа подошла к железной дороге. В стороне, справа, виднелся темный забор со сторожевыми вышками. Оттуда доносились громкие голоса, шум. Свернули к забору. Перед нами предстал концентрационный лагерь - еще один на нашем пути.
Бойцы открыли ворота, и из них высыпала густая толпа. Свет карманных фонарей выхватывал из темноты жалкие лохмотья и изможденные лица. Бойцы расступились, и я оказался перед получившими свободу узниками. Их было тысячи полторы. Одни из них плакали от счастья, другие обнимали наших солдат, третьи исступленно повторяли:
- Дайте нам оружие! Мы хотим помогать вам! Увидев перед собой генерала, они принялись просить еще настойчивее:
- Возьмите нас в бой!
Я поднял руку. Постепенно шум стих.
- Дорогие товарищи, Красная Армия достаточно сильна, чтобы в ближайшие дни окончательно овладеть Берлином. Спасибо вам, но вашей помощи не требуется. Да это вам и не под силу. Будет самое лучшее, если вы сейчас приведете себя в порядок, оденетесь...
Утром я отправился на новый НП, подготовленный в трамвайном парке. Когда я вошел в чердачное помещение красного кирпичного здания, мне показалось, что там никого нет. Но потом увидел в углу за столиком нашу штабную телефонистку Веру Кузнецову. Возле нее, склонившись, стоял невысокий, крепкий Василий Гук. Он что-то нашептывал Вере на ухо, и такое робкое, нежное выражение было на лице лихого разведчика, что я изумился. А Вера смотрела мечтательным взглядом куда-то вдаль. Но ужо в следующее мгновение все изменилось, так что я подумал даже, не почудилось ли мне все это. Гук резко выпрямился и, сделав пол-оборота, четким уставным голосом доложил:
- Товарищ генерал, энпе подготовлен, связь налажена!
Заметив краску на Вериных щеках, я понял, что зрение не обмануло меня.
За окном виднелись освещенные ранним солнцем крыши домов. Дым, стлавшийся над городом, переливался багряными и розовыми тонами. На липах во дворе дрожала веселая листва. И сквозь глухой, несмолкающий грохот, доносившийся со всех сторон, прорывалось щебетание какой-то пичуги. Что поделаешь, была весна. Она следовала своим законам, не желая знать о тяжелом сражении, терзавшем обреченный город.
Вера посмотрела на меня деловым взглядом.
- Вызови Мочалова, пусть доложит обстановку, - сказал я ей.
У Мочалова все шло хорошо. Его полк переправился через канал на подручных средствах и теперь продвигался справа от 756-го полка.
Грохот боя, несколько поутихший за ночь, теперь снова нарастал. Штурмовые батальоны пробивались по узким, густо заселенным улицам Моабита. Тактика их действий несколько изменилась. Если на широких аллеях Панкова и Плётцен-зее они наступали главным образом клином, или, как это принято называть, углом вперед, то теперь боевые порядки строились углом назад. Фаустники здесь представляли особенно серьезную угрозу для танков и самоходных орудий. Поэтому пехота выходила вперед, растекалась по тротуарам, ведя огонь по домам, расположенным на противоположных сторонах, расчищая дорогу танкам. При этом наши бойцы с успехом использовали фаустпатроны - захваченное у врага оружие пришлось им по душе. Танки оберегались особенно заботливо. Их у нас сильно поубавилось. Если вначале штурмовые отряды имели по 4-6 танков, то теперь их было по 2-3 - потери, понесенные нами за время боев в Берлине, не восполнялись.
Когда на пути наступавших встречались баррикады или пулеметные точки, защищенные бронированными колпаками, танки останавливались и били по этим целям. Случалось, что снаряды оказывались бессильны. Тогда такие точки обходили. Из укрепленных подвалов и первых этажей домов гитлеровцев выкуривали химики. Имевшиеся у них бутылки с горючей смесью вызывали пожары. Саперы тем временем закладывали взрывчатку, и гарнизонам этих горящих и подорванных зданий не оставалось ничего, кроме как поднять руки или попытаться спастись бегством.
В заводском районе, где улицы были пошире и на них выходили большие дворы, штурмовые группы и отряды наступали углом вперед.
По мере того как мы приближались к центру города, накал схваток нарастал. Гитлеровское командование пополняло обороняющиеся подразделения, бросая в пекло сражения наспех сколоченные боевые группы. От пленных мы узнали, что в Моабит в этот день были направлены отряды, сформированные из курсантов школы переводчиков главного командования вооруженных сил и из состава охраны авторемонтных мастерских Берлина. Но это, разумеется, не могло оказать существенного влияния на ход событий.
Около 11 часов позвонил Переверткин:
- Василий Митрофанович, слушай, какие дела. Направление твое будет теперь на восток, к Малому Тиргартену. Ближайшая задача - овладеть тюрьмой, последующая - выйти к Шпрее у моста Мольтке. Двести седьмая пойдет за тобой во втором эшелоне. Слева чувствуешь локоть сто семьдесят первой? Нет? Она подзавязла около учебного плаца, никак взять его не может. Желаю удачи.