– К бою! – скомандовал я. – Без нужды не высовываться! Без команды не стрелять!
– Выдал! Выдал! Проклятый старик, – выругавшись, скрипнул зубами Дубков и, поудобнее положив автомат на брус доски двери, лег рядом с Володей.
Я и Виктор заняли оборону справа и слева от Дубкова и Субачева.
Немцы шли не так, как обычно ходят в атаку, – не цепью, а друг за другом. Расчет их был правильным. Всех их прикрывала от нас печь сгоревшего дома. Дойдя до печи, они укрылись за ней.
– Эй, кто вы там, черти полосатые, что ли?.. Сдавайтесь. Бросайте оружие. Выходите. Мы знаем – вас четверо. Хода назад для вас нет. Хотите жить – бросайте оружие, выходите. – Голос кричащего был громкий и спокойный. Так говорят уверенные в своей силе и слабости противника люди. Язык русский. Чистый. Без всяких акцентов.
– Сдавайтесь! Выходите!
– Не стрелять! Беречь патроны! Пригодятся! – уже не понижая голоса, сказал я. – Влипли крепко. Но флот позорить не будем. Побултыхаемся!
– Товарищ старшина, разрешите, я их гранатой! – тоже уже не понижая голоса, обратился ко мне Володя. – Доползу вон до того бревна и врежу. Достану. Пусть знают – матросы не сдаются! Пусть знают гады…
– Потерпи. И гранаты еще пригодятся.
…Первым на курок пришлось нажать самому.
Из-за печки к куче полусгоревших обугленных бревен метнулся узкоплечий долговязый фашист. В поднятой правой руке у него была граната с длинной ручкой. Миг – и она полетит в нашу сторону.
Мне показалось, мой автомат сам ожил в моих руках.
Фашист упал.
Василий, Виктор и Володя восприняли мой выстрел как разрешение или приказ тоже открыть огонь по прячущимся за трубой, вернее за печью, служащей основанием трубы фрицам.
С трубы посыпались остатки штукатурки, полетели осколки кирпича.
Однако стрельба тут же прекратилась. Ребята поняли ее безрезультатность.
– Красноперы, сдавайтесь. Будет водка. Будут бабы. Будет жизнь! Иначе – смерть! – снова послышался громкий, с каким-то мертвым, холодным оттенком голос.
– В рупор орет, – догадался Козырин. – Какой-нибудь плюгавый Гансик пищит, а сам себе гигантом кажется. Нас, матросов, напугать, паразит, хочет.
…Наступило затишье. Мы съели по сухарю. Выпили фляжку воды.
Василий похлопал ладонью по вещмешку.
– Богато живем. Тут у нас еще по банке тушенки на брата, сухари и две фляжки воды. На ужин хватит.
– Эх, Вася, Вася, ужина у нас может и не быть. Попали мы как мыши в мышеловку, – вздохнул Виктор.
– Ничего, – приподнялся Володя. – Продержимся до вечера, до темноты, прорвемся назад к Днепру, а уж плавать мы умеем. Правда ведь, товарищ старшина.
Я поддержал его.
– Конечно, прорвемся. Патроны есть. У каждого по две лимонки, ножи. Нам бы только до шлюпки добраться, за весла сесть… а там с того берега наши шум услышат – огоньком поддержат… Жить будем. Будем жить!..
…И тут снова раздался рупорный голос:
– Нас много. Подошло подкрепление. Но гоняться за вами не будем. На пули нарываться не будем. И вас пока убивать не будем. Будем брать живьем. Голыми руками за жабры брать будем.
Сейчас отсюда выйдут бабы. Много баб. Русские. Еврейки. Поганки-партизанки. Они у нас тут поблизости в концлагере обитают. Грехи трудом на благо великой Германии искупают.
Бабы встанут вот тут же возле нас и у вас на виду. Вас четверо. Мы будем считать до четырех. И если хотя бы один из вас не выйдет, будем убивать четырех баб. На вашем виду.
Выйдите, сложите оружие сразу все – спасете всех баб…
– Вот гад! – почти разом воскликнули мы. – Вот гад!
И больше не нашли слов…
– Не смогут они… Не будут… Не звери же… – хрипло пробормотал Дубков и тут же осекся. – Смотрите! Смо-о-о-три-и-те! Из-за груды кирпича, из-за трубы вышли женщины. Они шли тесной толпой и сосчитать их было трудно. Но было их много.
Женщины жались друг к другу. Явно со страхом смотрели то в сторону немцев, то в нашу сторону. Некоторые, и это было видно, плакали, закрыв лица ладонями.
– Ну, начнем отсчет. Будете выходить поодиночке или сразу? Кто первый? – с железным равнодушием зазвучал железный голос. – Раз… два…
Вдруг от толпы женщин оторвалась маленькая, худенькая девушка и побежала в нашу сторону. Это было настолько неожиданно для фашистов, что, помедлив несколько секунд, они дали ей возможность пробежать метров двадцать – тридцать. Мы, оцепенев от страха за нее, смотрели на девушку и уже отчетливо видели ее огромные глаза, бледное лицо, длинные, легкие, летящие волосы…
…Хлестнула пулеметная очередь. Фашисты или до поры не пускали пулемет в дело, или получили его с подкреплением. Пули буквально перерезали девушку…