И папу едва сквозь ресницы вижу – большого-большого, сильного-пресильного, высокого-превысокого, с плечами широкими-преширокими. От такого папы, конечно, какие-то там фашисты, которых разбивать надо, сразу убегут. И месяца для их разбивания не потребуется…
Таким я папу всю войну, все долгих-предолгих четыре года помнил и ждал, вместе с мамой и бабушкой ждал… и Ася, и тетя Оля, и весь наш народ ждали…
…Деревянная корова с белыми яблоками на синих боках была очень красива. Выпиленная неизвестно кем из обрезка обыкновенной сосновой доски и тщательно отполированная, а затем покрашенная в два цвета – синий и ярко-белый, – с толстым добродушным носом и большим выменем, тоже выкрашенным белой краской, она буквально зачаровывала нас своим добродушием и необыкновенной окраской.
Любой читатель конечно же заметит, что эти строки написаны взрослым человеком на основе ярких воспоминаний о своем детстве. Далеко не все молодые люди и даже люди среднего возраста знают о том, что чем ближе они будут подходить к старости, тем ярче, острее, четче будут их воспоминания о детстве.
Все движется по кругу – Земля, другие планеты, время, жизнь. Круг бесконечен. Его начало впадает в его же конец. Конец порождает начало. Круг бесконечен – бесконечна жизнь. Уже только рождаясь, человек делает первый, пусть едва заметный, а может, и незаметный шажок к старости. Может быть, поэтому лица новорожденных похожи в первые мгновения на лица маленьких старичков. А лица людей в преклонном возрасте очень часто, если не всегда, похожи на лица младенцев.
То же самое происходит с нашим умом, сознанием. Старики, по крайней мере многие из стариков, к каковым себя сегодня относит и автор этих строк, впадают в детство. «Впал в детство» – это словосочетание наверняка слышал каждый из нас. А словосочетания никогда не рождаются на пустом месте. Слова становятся рядом при устойчивом явлении, означенном ими…
…Мне шестой год. Столько же Асе. Через год мы пойдем в школу. Обязательно пойдем в школу. Черная туча войны отодвигается туда, откуда она пришла. В сторону Гитлера. Молнии сверкают над ним, над его крысиной стаей всяких геббельсов. Мы с Асей знаем и Гитлера и Геббельса. Они действительно похожи на злых крыс. Мы часто видим их на картинках в газетах, которые читают тетя Оля, мама и даже бабушка, хотя бабушка читает по слогам и плохо видит. Чаще бабушка просит прочитать что-нибудь маму и тетю Олю. Послушает, послушает, плюнет в сторону:
– У-у, гаденыши. – И пойдет, еще больше сутулясь, куда-нибудь в уголок – поплакать.
Прилюдно она никогда не плачет.
…Мы ставим деревянную корову с белыми яблоками на синих боках на середину стола. Она настолько красива, что затмевает все остальные игрушки, даже начищенный толченым кирпичом медный кран от самовара.
И как правило, через несколько минут уже не мы играли коровой, а корова нами. Она молча просила нас, приказывала нам кормить ее. Весной, летом, осенью – травой, листиками подорожника, который густо рос в нашем дворе, одуванчиками, черемушными листьями и ягодами с куста за нашим домом. Зимой – картофельными очистками, на которых совсем не было картофеля, так тонко срезали их наши мамы и бабушка, обсевками муки, их мы потихоньку, щепотками брали со стола, на котором мамы и бабушка изредка просеивали серую, купленную по карточкам муку вместо печеного хлеба. Обсевков получалось много. Острые, липкие, они забивали решетку сита и, когда их вытряхивали, из него иногда разлетались и попадали в щели пола. Мы щепочкой выковыривали их и кормили ими нашу корову.
Зимой, в морозы, деревянная корова с белыми яблоками на синих боках жила то у Аси, то у меня. Мы никогда не ссорились из-за нее. А стоило кому-нибудь из нас приболеть, то мы не сговариваясь оставляли ее у заболевшего на несколько дней, сколько он болел.
Мы любили свою корову. Очень любили.
…Извещение – похоронка о том, что старший сержант Ивлев Виктор Петрович пал смертью храбрых в бою с фашистскими захватчиками, – пришло Ольге Афанасьевне и Асе за три месяца до конца войны.
Не было криков. Не было громкого плача. Затихли, будто утонули в горькой тишине тетя Оля и Ася.
Шепотом стали разговаривать мама и бабушка. Затих я. Деревянная корова с белыми боками на синих боках в это время находилась у меня. Я взял ее, почему-то на цыпочках подошел к двери Ивлевых, без стука открыл ее, и, не закрывая дверь, положил нашу любимую игрушку около стены. Так же потихоньку, на цыпочках вышел, бесшумно прикрыл дверь и вернулся домой.