— К себе домой, в Дашицы, ты лучше не езди, там тебе можно спрятаться разве что в вербах на Лабе, а в Пардубицах гестаповцы хуже собак. Поедем-ка ко мне в Бескиды, в горах никакой дьявол нас не разыщет.
Сказано — сделано. Некоторое время мы болтались без дела, скрываясь у родственников Михаля, однако в конце концов нам стало стыдно. Два молодых здоровых парня, которые могли бы камни ворочать, у каждого ума палата, а для борьбы с фашистами, собственно говоря, палец о палец не ударили, если не считать мелкого саботажа в прошлом, во время работы на фабрике. Авторах не нужно было искать подходящего случая. В буковых зарослях, где даже в солнечный полдень стоит полумрак, в еловой чаще на горных склонах, в ущельях, куда боятся забегать и олени, — всюду курились маленькие партизанские костры, и в глухих горных деревушках передавали из уста в уста, как партизаны в темные ночи спускаются в долины, как рушатся мосты, взлетают на воздух поезда и горят склады и фабрики. Михаль не дал мне долго томиться в бездействии, мучиться от стыда и сожаления. Однажды после обеда, когда мы были на Гутисках у Рожнова, он мне говорит.
— Послушай, возьми-ка еще вот этот мой свитер, сегодня вечером нас ждут!
Он повел меня в густом осеннем тумане на Чартак. Там мы некоторое время посидели в старинной разбойничьей корчме, пока за нами не пришел связной. Выпив за успех дела по стаканчику какой-то ужасающей отравы, мы в темноте отправились в путь.
Так в октябре 1944 года я стал членом смешанного партизанского отряда «Смерть фашизму!». И там, в Бескидах, когда я партизанил, произошел один случай, о котором мне и хочется вам рассказать.
Дело было в январе 1945 года, в те дни, когда Красная Армия освободила Варшаву. Наш радист Гриша сообщил об этом событии перед землянкой как раз, когда мы уходили на операцию. Вы представляете себе наш энтузиазм! Задача была довольно сложная: взорвать мост и поезд с боеприпасами, но в общем мы выполнили ее удачно. Мина разорвалась под четвертым вагоном; паровоз и два вагона с балластом вздыбились на рельсах, как взбесившиеся кони; мы слышали, как трещат, ломаясь, старые ели при падении паровоза в пропасть. А другая половина поезда… Ну, не пожелаю вам видеть такой фейерверк! Даже привычный человек, всей душой жаждущий, чтобы дело его удалось на славу, и тот в такую минуту прижимается к земле, содрогаясь от ужаса. Решающая роль в этот миг принадлежит разуму, воле и прекрасному, радостному ощущению, что задание выполнено и фашистам нанесен очередной удар.
Но сейчас же после диверсии, когда мы, оглушенные и ослепленные взрывом, еще не пришли в себя, на нас нежданно-негаданно напал притаившийся в лесу сильный отряд эсэсовцев, и, отходя, мы угодили под пулеметный огонь. Гитлеровцы значительно превосходили нас силами; нас было десять человек, их, может быть, двести. Но в самый последний момент, когда круг врагов вот-вот должен был замкнуться, мы все-таки сумели вырваться из окружения. Подумать только! У этих негодяев была с собой свора овчарок, настоящих волкодавов. В конечном счете при отходе нам помогла страшная бескидская вьюга. Наши ребята из боевого охранения были на лыжах. А мы трое, проползшие под мост, чтобы заминировать его — Сергей, Костя и я, — вынуждены были уходить в горы по глубокому снегу без лыж, не успев надеть их.
Мы проваливались в сугробы по пояс, иногда ползли на четвереньках, падали лицом в обледеневший снег, обдираясь до крови, — словом, скажу я вам, дело было нешуточное. Только часа через два, убедившись, что овчарки потеряли наш след, мы присели на минутку перевести дух, и Сергей, мастер на все руки, у которого карманы всегда были полны всяких проволочек, ремешков и веревочек, в темноте смастерил нам из еловых ветвей своеобразные лыжи «снегоступы». Он взял еловые ветви, согнул каждую из них, связал концы вместе, переплел проволочками и ремешками, а затем прикрепил проволокой к сапогам. Тяжесть была неимоверная, к тому же пришлось идти, расставив ноги, как ходят малолетки с пеленкой в штанишках, но «снегоступы» Сергея спасли нам жизнь.
И вообще, будь я там один, я наверняка бы погиб. Пройдя четыре часа по снегу, волчьими тропами, ведущими все выше и выше в горы, я задыхался, еле волочил ноги, а глаза закрывались сами собой. Мне все время казалось, что я проваливаюсь не в сугробы, а в какую-то ватную, сладкую дремоту, только бы упасть и заснуть.
Но Сергей с Костей оказались моими ангелами-хранителями: я не то совсем засыпал, не то уже умирал, а товарищи волокли меня под руки, и в мою смертельную дремоту то и дело врывался тихий, но настойчивый голос Кости: