Людей встречалось немного. И радостные, и не сильно веселые.
Пока добрался до Троицкой, почти стемнело. Заблудился за курганом, среди громадных дубов. Прошло пять лет. Забыл дорогу. Решил заночевать в полевых условиях. Вынул из вещмешка фляжечку, отхлебнул хмельниковской самогонки:
- Ну что, Йонька, лягай спать. А утром пойдем на прорыв.
Только примостился, задремал, слышит над собой голос:
- Эй, ты хто? Наш чи немец?
Иона, конечно, ответил, что сейчас как даст по мордасам, так сразу станет ясно, кто он.
Ответил еще с закрытыми глазами. А как глаза открыл - увидел над собой дядьку совершенно без рук - рукава рубашки заправлены под ремень. Скорее даже не дядька, а пожилой старик. В картузе.
Иона встал:
- Извиняюсь, я по привычке сказал, не хотел никого обидеть. Вы, отец, простите.
Старик мотнул головой, мол, ладно, а потом задал вопрос второй раз:
- Ты хто такой?
- Иона Ибшман. Гвардии старший лейтенант в демобилизации. Устраивает такое объяснение?
- Дуже устраивает. Только ты проясни, по какому поводу ты Иона. По тому, которого кит проглотил? Или в честь героя врагов народа Якира? Ты руками не маши, я тебя наскрозь вижу и имя твое мне до задницы. А я буду - Герцык. Фамилия до тебя не касается. Ты шо, без дома тут?
- Так точно. Приезжий. Отдыхаю по знакомым местам.
- Пошли. В таку жару треба пид крышу. Согласен?
А что тут несогласного?
Жил старик неподалеку - можно сказать, совсем рядом, под горой. Место называлось Лисковица. Улица хорошая, зеленая. Домики жмутся один к одному. А заборы крепкие. Те, что уцелели, конечно. А в большинстве разобранные на отопление.
Старик открыл калитку на одной петле:
- Проходь, Иона. Допоможешь, а я тебя накормлю.
- Я ведь в вашем городе до войны был, и по улице вашей проходил. Собаки брехали, аж страшно! А теперь что-то не слышу, - для продолжения знакомства сказал Иона.
- Нема собак. Немцы перестреляли. Сначала собак, потом людей. А новые не позавелись.
- Ну за этим дело не станет, - невпопад сказал Иона и тут увидел девушку - стояла на крыльце. Руки, как на картинке, сложила под грудью и качает головой:
- Ой, молодой человек, идить отсюдова, я вам по-хорошему говорю. У меня папа больной на голову. Он сюда любого демобилизованного ведет, мне под бок уложить, а я никого не хочу. Идить, я вам советую.
Старик топнул ногой:
- Не твое дело, Фридка! Это ж особый человек. Аид. Чистый аид. Таких теперь пошукать. И красивый. И молодой. И ляжешь с ним, и встанешь, и под хупу пойдешь. Правильно я говорю? - старик обернулся к Ионе. А тот утратил способность речи от такого поворота.
Девушка спустилась с лестнички в три ступеньки, подошла к Ионе и стала рукой водить по лицу:
- Ой, какие бровки, ой, какие глазки… Оставайся, хлопчик. Ладно, я согласна.
Старик развеселился:
- От хорошо! Знакомьтеся, товарищ Ибшман, товарищ Фрида Серебрянская. Если вы подумали, шо она мне родная, так вы не то подумали. Она мне нихто. А выкаблучивается, чисто родственница. Ну шо, молодые, в хату, в хату идить!
Иона от подобного растерялся.
А Фридка тащит на стол угощение: самогон, сало, яйца, картошку. Вроде было наготовлено заранее.
Иона садится за стол - из интереса, не придавая большого значения.
Старик мотнул головой - Фридка разлила самогон из сулеи по стаканам.
Старик поднялся с места и сказал тост:
- Я хочу выпить за вас, молодые, за тебя Фридочка, и за тебя, Иона. Живить в радости. И будьте здоровые. Лехаим!
Иона выпил, как в тумане. И Фридка выпила. А старик подождал, пока они поставят стаканы на стол, свой стакан зубами зажал и выцедил до капли. Потом еще выпили, поели со словами и без слов. Фрида кормила старика с руки. Тот прожует что она даст и говорит:
- Хорошего, Фридочка, я тебе жениха доставил?
- Хорошего, хорошего, - соглашается, а сама под столом толкает Иону ногой и делает глазами знаки о молчании.
- Ну, теперь и умру, так не жалко. Правда ш, Фридочка? - Фрида утирает рушничком лицо старику и кивает:
- Та не жалко, не жалко, ни капелечки. Такое ш дело сделали, такое дело!
На четвертом стакане - хоть Фридка наливала тактично, по половиночке, старик попросился спать.
Фридка его уложила в соседней комнате. И тут Иона ее не узнал. Перед ним стояла не Фридка, а совершенно посторонняя женщина. Не молодая, как показалось ему с налету, а средних лет, даже, может быть, под тридцать пять. И голос у нее стал другой, чем сразу:
- Ну шо солдатик… Ты не думай плохого, Герцык проснется утром - ничего не вспомнит, шо было. Знов пойдет жениха шукать. Кого только он сюда не приводил! Однажды немца пленного завел. Они ш есть и расконвоированные. Строители. Вокзал разбирали, шо осталося. Ой, Господи! И за стол усадил, и выпивал с ним. Тот ему по-немецки, а Герцык по-еврейски. Комедия! Он чего на тебя такую надежду возложил - в первый раз привел еврея, не ошибся. Ты ш еврей?