Были и удачи. Удивительно трогательная, ритмически точно найденная детская интонация “Разноцветных проказников”:
Вы не видели пустынный этот сад?
Где висят фонарики, там фонарики висят.
И не видно ни души во цвете лет.
Лишь колеблется необратимый взгляд.
Правда, что такое необратимый взгляд и чего он колеблется - непонятно.
Нельзя не заметить здесь “Шариков” Анненского, но где ж в русской поэзии ХХ века их, помилуйте, нет? Совершенно замечательное “Стучали, открывались двери…” и еще несколько сравнительно ранних стихотворений.
Наряду с этим появилось и то, что будет определять поэзию Литвак в дальнейшем, - прежде всего навязчивые стихотворные описания быта, бытовых идиотских разговоров, ничего не значащих и никуда не ведущих. Тиражирование абсурдности существования во власти стереотипов, изображение никчемности всего происходящего - одна из основных тем Литвак во второй половине 80-х и начале 90-х. После крушения официозной литературы оказалось, что сказать тем, кому зажимали рот, в общем-то, почти нечего. А главное - уже некому…
Разложение поэтического языка наиболее ощутимо воплотилось в палиндромах, (“откуда сопли, да гадил по саду кто”). Что значит очередная роза, упавшая на лапу, не растолкует читателю, хоть он дерись, ни один доцент. Впрочем, вероятно, есть и такие читатели, которым и палиндромы должны быть по сердцу.
Поэтизация советских мерзостей переросла в более или менее традиционных стихах в поэтизацию мерзостей перестроечных и постперестроечных. Неслучайно, что именно в это время, во второй половине 90-х, Литвак начали по-настоящему печатать в толстых журналах, подборки в которых репрезентативнее книги. Если ранние опыты такого рода: “Думаете, меня не насиловали подонки?…” - почему-то напоминают сильно облегченный вариант поэзии Нины Искренко, бесконечно более цельной, отчаянной и сконцентрированной на смысле высказывания, то в современных стихах Литвак несомненно есть то, что присуще только ей, абсолютно ледяное созерцание происходящего вокруг. Вот характерное:
Как сказал мне штукатур со стройки, -
Тут еще работы до х…
Днем и ночью вкалывают турки,
Строя враз три корпуса жилья.
Проходящим мимо русским девкам
С верхотуры бешено свистят.
На ветру поигрывая древком,
Свесился национальный стяг.
Капает на джинсовые куртки
Мастика, олифа и мазут.
После смены ласковые турки
Повариху в очередь е…
и т.д.
Реальность настолько узнаваемая, что о ней даже поет товарищ Гребенщиков. Сравните: “А над обдолбанной Москвою в небо лезут леса, / Турки строят муляжи святой Руси за полчаса…”, и опять же т.д.
Обязательно надо сказать, что высказывания совершенно полярны. Уважаемый бард поет о том, что лично ему омерзительно, это очевидно из контекста песни. Литвак описывает то, что есть, не без некоторого витального удовольствия. Для того чтобы это понять, нужно прочитать всю книгу целиком или привести цитату из вышеупомянутого интервью, помещенного в книге: “Я уверена, что искусство аморально, а я его апологет… Аморальным современное нам общество объявляет то, что не соответствует кодексу правил современного нам общества. Как правило, настоящий художник преступает эту границу, поскольку является новатором и говорит уже на языке будущих поколений. То есть он формирует этот язык. А язык - мощное орудие прогресса…”. На эту дико оригинальную цитату собеседница Литвак остроумно заметила: “Хотелось бы только узнать, что такое прогресс и желательно - в конечном итоге”.
Поскольку ответа не последовало, то хочется ответить. В начале прогресса человека как биологического вида - обезьяна, в конце - декольтированная лошадь.
Честно говоря, я не верил, что “Знамя” напечатает эту рецензию. И про себя махнул рукой. Вообще я считаю, что отрицательные рецензии писать нужно только в крайнем случае. Лучше обращать внимание на хорошие книги.