- Тот же самый?
Мосина взмахнула сигаретой, осыпав мои брюки пеплом.
- Да ну его! Хороша ложка к обеду, а теперь… Перегорела, новое буду делать. Только больше - никаких долгов, ни-ни! Мы заработаем эти деньги, я даже знаю - как.
Идея была на первый взгляд абсолютно бредовая. Мол, есть какой-то знакомый в Краснодаре, который предлагает купить кагор, в большом количестве. То есть в очень большом: целых два фургона. Понятно, что на два фургона у нас денег нет…
- У нас и на один нет, - дипломатично поправил я.
- Ну да, у нас и на ящик вряд ли наберется… Но дело-то в другом! Нам не нужно закупать товар, нам покупателя требуется найти! Только по нашей цене, понял? А покупателем будет… Кто?
- Винный магазин?
- Вот и не угадал! Церковь! Кагор - это ведь церковное вино, оно там литрами потребляется, да что там - декалитрами! Во время причастия, на церковные праздники… Так что нужно всего лишь переговорить со святыми отцами, ну, на предмет покупки.
Мосина умела удивлять. Она могла расставить на сцене писсуары из папье-маше (действие пьесы происходило в мужском туалете), могла спрятать рок-группу за сценой, чтобы та грянула в момент лирического монолога, и кагор был из той же оперы. Причем главную арию в опере предлагалось спеть мне: себя Мосина в этой роли “не видела”, поскольку женщина в церкви - существо второразрядное, а тут два фургона, как-никак…
- Честно говоря, я тоже для такой роли…
- Брось, у тебя получится. К тому же ты не даром будешь работать, а за процент. Получим свою прибыль, поделим, и ты бросишь наконец пахать на этих “новых русских”. Спектакль будем делать вдвоем! Да от этого Курамова с его кинухой одно мокрое место останется! Ну скажи честно, я ведь лучше, чем он?
- Ты - лучше. Но кагор…
- Кагор нас спасет. Выручи, я умоляю! Я просто пропадаю, пойми!
Окурок нервно раскрошили в пепельнице, после чего Мосина надолго закашлялась. А я понял, что придется тащиться к святым отцам. Я не умел отказывать Мосиной, любые мои проблемы в сравнении с ее проблемами - меркли и казались ничтожными. У меня не было долга в несколько тысяч зеленых, не было астмы; и ребенка с пороком сердца я не рожал, а Мосина - родила и теперь разрывалась между творческими порывами и санаториями, куда иногда помещали юного Антона.
- Когда начнем делать спектакль, - откашлявшись, сказала Мосина, - я брошу курить. Честное слово!
- Ты и в прошлый раз, когда начинала, обещала бросить.
- Ну, тогда был стресс! Да и Антон, как ты помнишь, в больницу попал… Между прочим, он сейчас в санатории, нужно его навещать, поэтому в церковь, сам понимаешь… Да, тебе же нужны образцы!
- Образцы чего? - не понял я.
- Продукции. Мне эти краснодарцы завезли несколько бутылок на пробу…
Нырнув под стол, Мосина извлекла три бутылки. “Кагор N32” - это я прочел на этикетке.
- Сама-то пробовала? - спросил я.
- Я сухое пью, как ты помнишь… Но это вино - классное, я тебя уверяю! Можешь смело нести его прямо в Александро-Невскую лавру!
- В лавру - слишком нахально, - сказал я, укладывая бутылки в сумку. - Я начну с чего-нибудь поскромнее.
Моя работа оторвала меня от культуры, Мосина же вроде как возвращала в ее лоно. Возвращала, впрочем, хитрым окольным путем, через коммерцию и церковь, а эти две вещи были равно от меня далеки, да и вообще как-то плохо соединялись в мозгу. Отложив свидание с попами, я двинул на Невский, по которому не гулял уже черт знает сколько времени. И на первом же перекрестке увидел Дятлова.
Под мышкой он держал увесистый черный том, и лицо Дятлова озаряла загадочная усмешка. Обернутый в глянцевую суперобложку, том выскальзывал, но Дятлов почему-то не спешил укладывать его в потрепанный кожаный портфель. Наоборот, он взял портфель под мышку, а том понес перед собой, как Евангелие в церковный праздник. Встречные, однако, проявляли полное равнодушие к приобретению библиофила, положение спасло только мое появление.
- Видишь?! - Дятлов тыкал книжкой в нос. - Это “Маятник Фуко”!
- Вижу… - отвечал я, - И что с того?
- “Маятник Фуко” Умберто Эко!
- Ну и? Насколько я знаю, это не самое свежее изделие мастера.
- Зато там есть вот что!
Дятлов раскрыл книжку, и на титульном листе обнаружилась размашистая подпись, сделанная фломастером. Латинские буквы образовывали какой-то каббалистический узор, в котором с трудом угадывались “U” и “E”.
- А-а… Добрался до тела, значит?
В те дни Питер переживал культурный шок - к нам в гости пожаловала ожившая легенда мировой литературы. “Ты слышал? - вопрошали меня по телефону. - Во время лекции в Публичке он ругал Интернет и хвалил Гуттенберга!” Говорили, что Умберто Эко бессменно сопровождают переводчица Елена Костюкович и ребята из модного издательства, получившие на последние книжки автора эксклюзивные права. Еще говорили, что ребята неплохо греют руки на визите, живой классик, мол, служит великолепным катализатором продаж, и этим информация исчерпывалась.
Дятлов сразу почувствовал мою отстраненность от эпохального события.
- Нет, - сказал он, - так не пойдет. Ты понимаешь, что такое бывает раз в пятьдесят лет?
- Ну уж… - криво усмехнулся я. - За последние пятьдесят лет к нам и Маркес приезжал, и даже Жан Поль Сартр…
- И ты слушал их лекции, да? И брал у них автографы, верно?
- Так я и здесь лекцию не слушал. И автографа, как видишь, не имею.
- Ну и дурак, - заключил Дятлов. - Между прочим, в Домжуре завтра прессуха будет, а потом еще в Доме книги пройдет автограф-сессия. Где ты спокойно можешь подписать такую же книжку.
- Такую же не хочу… - вяло возразил я. - Мне больше “Имя Розы” нравится.
Дятлов испепелил меня взглядом. Да читал ли я вообще это великое произведение - “Маятник Фуко”? Ах, не читал… Но как же я тогда смею предпочитать одно - другому?!
Спорить не тянуло. Библиофил гвоздил лоха из всех калибров, а я вдруг вспомнил про тот маятник, что раскачивается в Исаакиевском соборе. С юных лет меня завораживал процесс демонстрации вращения Земли, когда маятник Фуко сбивал установленные дощечки. То есть завораживал именно процесс сбивания, о том, что Земля вертится, я и так знал. Установленный экскурсоводом крошечный брусочек в гигантском объеме Исакия смотрелся жалко, выглядел ничтожной песчинкой мироздания. А маятник, между тем, неумолимо к нему приближался, как воплощенный Фатум. Приделанный к шару длинный штырь скользил в сантиметре от брусочка, потом в миллиметре, и, когда в момент очередного качка брусочек опрокидывался, так жалко почему-то становилось, так вдруг сжималось сердце… Ей-богу, в этот момент хотелось остановить вращение Земли, но группу уводили, и теперь другие должны были лицезреть беспомощность брусочка перед судьбой.
- Короче, приходи завтра в Домжур. Это будет самым значительным событием в твоей жизни, поверь.
- Думаешь? - усомнился я. - Вообще-то я Гагарина видел живого, а еще Фиделя Кастро…
- Скажи еще: руку ему пожимал!
- Руку Фиделю пожимал один мой знакомый. Между прочим, он…
- Нет, ты полный дебил! Все, прекращаю общение, иначе мне захочется стукнуть тебя по голове этой книжкой! А книжку - жалко!
Дятлов кинулся на другую сторону Невского, рискуя быть задавленным автотранспортом, я же направился к метро.
Через час я уже вешал двери под четким руководством Якута. Главное тут было соблюсти идеальную вертикаль коробки, а для этого - использовать отвес.
- Что-то он качается все время, отвес этот… Прямо как маятник Фуко.
- Маятник чего? - спрашивал Якут.
- Фуко. Который в Исаакиевском соборе висит.
- Ты там тоже, что ли, двери навешивал? Ну, в соборе этом?
- Пупок развяжется, если там двери навешивать. Там каждая створка - весом в танк.
- Да ну? - не верил Якут.
- Точно. Слушай, а почему тебя якутом зовут? Ты вроде не похож на представителей нацменьшинств…
- Потому что родился в Мирном. Знаешь такой городишко? Он как раз в центре Якутии находится… Но здесь уже десять лет работаю, видишь, даже до прораба дорос.
- И что, за десять лет в Исаакиевский не сходил ни разу?
- Да я вообще не знаю, где он находится. Ну как, установил? Косовато вроде…