Аналогичные этапы, само собой, с учётом специфики предмета изучения, могут быть указаны для каждой науки.
Правда, в жизни случается и так, что первые поселенцы приходят на неизведанные земли вместе с разведчиками от науки или даже намного опередив их. И тогда приспособление найденного для удовлетворения повседневных нужд новосёлов начинается без всяких теоретических изысков, а исключительно в меру опыта и личного понимания хозяйствующих субъектов. Вполне очевидно также, что подобное положение не является привилегией одной географии, поскольку большинство наук начиналось с фиксации чисто прикладных закономерностей, и лишь по прошествии времени (иногда очень значительного) появлялись исследователи-теоретики, которым удавалось выйти за рамки непосредственно наблюдаемого и определить глубинные механизмы внешне известных, но по сути остававшихся загадочными процессов и явлений.
Например, практическое применение нашими пращурами огня на сотни тысяч лет опередило теоретическое осмысление пламени костра как частного проявления процесса окисления. Но только когда в результате массы самых разных опытов стало понятно, что горение – это есть не божий промысел, а всего лишь высвобождение внутренней энергии электронных связей, тогда только и смогло начаться по-настоящему широкое использование потенциальных возможностей открытого и закрытого пламени. Зато после того, как химическая или любая иная теория разбирается с текущими проблемами практиков и начинает развиваться в соответствии со своими внутренними запросами, она, как правило, и впредь сохраняет за собой лидерство, так что уже исследователям нового приходится поджидать, пока будут найдены способы использовать их открытия для решения насущных практических задач. Тем не менее объективность требует признать, что хотя научная мысль продолжает двигаться вперёд и постоянно сокращает число направлений человеческой деятельности, на которых теория не в состоянии полно и точно ответить на все беспокоящие практиков вопросы, пока ещё такие направления остаются.
А стало быть, если принять, что человеческое знание начало свой путь из некоторой нулевой точки, откуда на сегодняшний день одни науки успели продвинуться дальше, чем другие; а также учесть, что где-то теория намного опережает практику, а где-то освоение вплотную соприкасается с неизвестным, то “круговую” схему соотношения знания и незнания будет правильнее представить в следующем виде:
Схема 1
На всякий случай сразу оговоримся, что изучение не только не заканчивается с началом освоения, но, напротив, именно широкое включение людьми в свою повседневную деятельность результатов открытий учёных позволяет собирать новые данные, дополняющие и уточняющие лабораторные наблюдения. Что, в свою очередь, позволяет эффективно модифицировать имеющиеся и разрабатывать новые материалы, механизмы, приборы и т. д. Так что наименование “изучаемая зона” на схеме 1, конечно же, относится ко всему большему эллипсоиду, а не только к разнице между ним и малым (“зона освоения”) эллипсоидом.
Отметим также, что граница между изучаемым и неизвестным принадлежит неизвестному, поскольку её воспринимаемое расположение не всегда совпадает с действительным, и мы можем лишь с той или иной степенью уверенности предполагать, где кончается наше знание и начинается незнание. Так, скажем, для древних греков несомненными географическими реалиями были земли амазонок, остров сирен, подземное царство мёртвых и немало других отсутствующих в природе объектов. Равным образом и среди того, что мы почитаем само собой разумеющимся, имеется некоторое количество заблуждений, а фактически граница известного и неизвестного пролегает на этих участках ближе, чем нам кажется. И наоборот, порой фактические первопроходцы, попав в дотоле неизвестные области, уподобляются всё тому же Колумбу и сообщают о благополучном прибытии в “Индию”, так что перенос границы с неизвестным более или менее долгое время остаётся незамеченным.
Что же касается “зазора” между исследованиями неизвестного и освоением открытого, то в современных условиях смыкание двух эшелонов познания, пожалуй, несёт в себе больше рисков, чем очень дальний отрыв теории от практики, но в принципе обе эти крайности являются одинаково нежелательными. Потому что на заре цивилизации даже при откровенно хищнических способах хозяйствования, но при сравнительно скромных возможностях людям редко удавалось радикально изменять окружающий их мир. Однако вслед за общим развитием техники и повышением инструментальной и энергетической вооружённости производства резко возрастает вероятность того, что учёным, не сумевшим опередить первопроходцев-практиков, будут доставаться для изучения уже истреблённые виды животных, уничтоженные ландшафты, разрушенное природное равновесие. И даже если отставание теории от практики не ведёт к необратимым последствиям, попытки решать сложные задачи только эмпирическими методами (пробы и ошибки, перебор вариантов), без подобающего теоретического осмысления, как правило, дают очень ограниченные результаты и всегда сопряжены с большими издержками. Достаточно вспомнить крепостной толщины стены у домов вполне мирного назначения, рискованную экзотику первых самолётов, методы лечения, больше похожие на пытки. С другой стороны, авангард, ушедший далеко вперёд от основных сил, делается слишком уязвимым и при наличии организованного сопротивления научному поиску может быть полностью уничтожен, а добытое знание утрачено.