Так вот в Афинах в период расцвета насчитывалось около девяноста тысяч свободнорождённых, включая женщин и детей, в Коринфе и Эгине – вдвое меньше. Так что, даже поставив в строй всех боеспособных мужчин, конфликтовать на равных ранние мини-государства могли только с себе подобными. А отразить нашествие персов древние греки сумели, только отложив на время внутренние распри и заключив оборонительный союз. Однако шагом к дальнейшему объединению этот союз не стал, и уже в следующем веке и вплоть до Нового времени Греция превращается просто в территорию, входящую в ту или иную державу. Лишний раз доказывая этим, что в глобальной перспективе вновь возникавшие патриархальные государства были обречены становиться либо центрами территориального расширения, либо материалом для него.
Но если в политике были возможны хотя бы временные соглашения, то в экономической и идеологической сферах соперничество между близкородственными сообществами не прекращалось никогда. И жившие во многом за счёт торговли полисы были кровно заинтересованы в новых идеях и технических решениях, способных повысить привлекательность и конкурентоспособность создаваемых в них материальных и культурных ценностей. Напомним также, что наряду с состязаниями атлетов в Древней Греции проводились поэтические конкурсы, победа в которых ценилась не намного меньше олимпийского венка. Наконец, продолжавшие традиции патриархального самоуправления народные собрания хотя и перестали быть в полном смысле всеобщими, всё равно по своей представительности на порядки превосходили парламенты позднейших времён. И поддерживали достаточно прямую и наглядную связь между состоянием государства и способностью большинства граждан здраво судить о разных аспектах общественного бытия.
С другой стороны, в компактном государстве-городе каждый человек был не только на счету, но и на виду. А в таких сообществах, как показывает опыт, слухи о проявленной кем-либо бестолковости распространяются куда быстрее, чем известия об интеллектуальных достижениях. И потому все, кто заботится о своей репутации, стараются выйти по крайней мере на средневзвешенный уровень эрудиции.
При этом – в силу самых разных внутренних и внешних факторов – такой общекультурный стандарт даже в соседствующих областях мог заметно отличаться. И те же афиняне не совсем уж безосновательно могли считать спартанцев варварами среди эллинов. Но даже в самых передовых странах люди, серьёзно взявшиеся за своё образование, быстро становились вровень со своими наставниками и лицом к лицу с неизведанным. После чего начинали вместе изучать мир либо брались за прокладку собственных маршрутов. (С учётом такой возможности в школе-общине Пифагора (VI – нач. V в. до н. э.) даже действовало прямое требование все открытия учеников приписывать учителю.)
Можно предположить, что способности наставников и обучаемых играли здесь определённую роль. И всё же главной предпосылкой такого хода событий служило, очевидно, общее младенческое состояние научного поиска.
И этому выводу нисколько не противоречат упоминавшиеся выше впечатляющие результаты, достигнутые античными исследователями на ряде направлений. Потому что, во-первых, своим выдающимся характером эти вершины дополнительно подчёркивают, что на всём остальном познавательном пространстве дело пока не шло дальше первичной систематизации доступных невооружённому глазу фактов и самых общих догадок относительно сущности наблюдаемого. А во-вторых, как раз последующая судьба изысканий того же Евклида или Архимеда показывает, насколько они опередили реальные запросы своего времени.
В самом деле, снижение темпов развития общей и собственно научной культуры в раннем Средневековье настолько бросается в глаза, что обратные процессы, обозначившиеся в XIV веке, получают имя Возрождения. Причём виднейшие деятели этой эпохи прямо признавали своими ориентирами творения античных мастеров. Но даже в таких условиях сформулированные Архимедом общие принципы равновесия плавающих тел начинают осознанно применяться в практике судостроения лишь начиная со второй половины XVII века. А уточнение и развитие выводов Евклида происходит уже в XIX веке.
Если же сравнивать не высшие достижения, а общее состояние познания, то разрыв между рабовладельческими республиками и феодальными монархиями начинает выглядеть совсем не столь радикальным. Потому что и в самые средние века в Европе уже не жили в пещерах и не одевались в шкуры. Люди возделывали землю, выделывали ткани, строили дома, ладили корабли для плаваний по рекам и морям, опять же воевали. И все эти и многие другие известные европейцам занятия требовали достаточно специализированных орудий, а значит, существования целого спектра ремёсел. Что было бы невозможно без постоянного воспроизводства обеспечивающих эти направления деятельности достаточно разнообразных знаний и навыков. Что, в свою очередь, не могло не сопровождаться пусть медленным, но расширением и углублением таких прикладных знаний. Тем более что задачи, которые приходилось решать крестьянам и ремесленникам большинства европейских стран, по сложности уж точно не уступали проблемам, встававшим перед их коллегами в тёплом Средиземноморье.