То же и с образованием. Когда в начале XVIII века правительство Петра I ввело довольно-таки строгие меры, призванные заставить российское дворянство порадеть делу отечественного просвещения, многие увидели в этом очередную фантазию самодержца. Но были и такие, кто понимал, что по уровню развития производства Россия явно отстаёт от основных конкурентов и что имеющийся в ней уровень науки и образования не позволяет быстро ликвидировать отставание. И что, следовательно, без скорейшего укомплектования госаппарата хотя бы минимальным контингентом учёных и просто грамотных людей никакой рывок невозможен и прочность международных позиций страны будет оставаться под нарастающим вопросом.
Теперь о сроках рекрутской службы, кои, как правило, бывают весьма значительными. Но и это вызывается отнюдь не стремлением одних людей дополнительно осложнить жизнь другим. Просто частое обновление рекрутов с точки зрения эффективности выполнения ими заданной функции никакого нового качества не даёт, но зато увеличивает затраты на набор и обучение сменщиков. И чтобы по возможности ограничить эти сопутствующие издержки, т. е. по чисто экономическим резонам, государство обычно старается растянуть срок службы отдельного рекрута до максимально возможных пределов.
А одним из главных ограничителей на этом пути становится физическая способность человека нести уготованную ему службу. Поэтому в той же русской армии, начав с пожизненного рекрутства, затем последовательно устанавливают сроки службы в 25, 20, 12, 10 и 7 лет. Ибо даже при том, что народ тогда был покрепче нынешнего, эффективно управляться с полной выкладкой рядового образца XVIII века уже после 40 лет удавалось далеко не всем. Так что уцелевших в боях со временем всё равно приходилось переводить со строевой на более лёгкие виды службы (гарнизонную, караульную и пр.). Но чем менее жёсткие требования, по сравнению с военной, предъявляет та или иная государева служба к физическому здоровью людей, тем дальше могут раздвигаться на этой службе сроки рекрутства именно “в строю”.
При этом новобранцев из простонародья побуждают служить в основном методом кнута, а привилегированных рекрутов привлекают к военной и гражданской карьере широким набором “пряников” в виде окладов, чинов, наград и т. д. И чисто внешне в положении загнанных под ружьё крестьян и барствующей профессуры трудно найти какое-либо сходство. Однако это нисколько не отменяет того факта, что государства, желающие хотя бы сохранить свои позиции в условиях энергичного промышленного развития соседей, обязывались поставить в строй определённое количество не только солдат и офицеров, но и профессионалов от науки. Ибо без работы последних ни собственно военная, ни общая организационно-техническая конкурентоспособность страны, независимо от её общественно-политического устройства, уже не могли быть надёжно обеспеченными.
Вместе с тем, при большом внешнем сходстве подходов промышленно раcтущих стран к организации войны и познавательной деятельности, в содержательном плане между этими сферами возникает также одно весьма существенное различие. Ибо в армии нижние чины занимались хотя и не на высоком уровне, но именно военным делом, так что бывалый унтер-офицер при необходимости мог взять под свою команду роту, а то и батальон. А вот на информационном фронте для большинства новобранцев получение первичного образования перестаёт сопровождаться даже мимолётным знакомством с настоящими исследованиями.
При этом организаторы регулярной массовой школы, вполне возможно, не считали данное разграничение особо принципиальным и вряд ли с самого начала планировали создать такую систему пополнения научных кадров, которая одновременно отсекала бы от переднего края познания всех “посторонних”. Ведь в XVIII и первой половине XIХ века немало серьёзных открытий – особенно в области географии, геологии, биологии, истории – совершалось людьми, не получавшими специального образования, и на этом фоне плоды трудов штатных исследователей выглядели не столь уж и выдающимися. И только с приближением ХХ века безусловными лидерами в добывании новых знаний об окружающем мире становятся профессионалы, а вклад в науку пытливых дилетантов превращается в исчезающе малую величину. Так что рассмотреть такую перспективу с рубежа XVII-XVIII веков было совсем не просто. Но теперь, когда все потенциальные возможности выборочной пожизненной мобилизации учёных проявились в полной мере, самое время попробовать разобраться в выгодах и издержках от функционирования этой системы для состояния и перспектив развития всего общественного организма.