Обратная сторона Золотой буллы Карла IV. Реверс со схематическим изображением Рима. 1347год
Итак, Золотая булла императора Карла IV отразила в себе противоположные тенденции одновременно. Короля избирали всего семь человек в государстве. Но – его избирали, власть не передавалась династическим путем, как это было в Англии и Франции. Закреплялся сам принцип выборности. Факт, который трудно переоценить.
И еще одна очень важная вещь. В Золотой булле есть попытка предотвратить растущую власть крупных князей и возможности раздоров. Каким образом? В Германии действовал рейхстаг, который был не таким же органом сословного представительства как, допустим, Генеральные штаты во Франции или парламент в Англии. Он преимущественно был собранием князей, но это и было попыткой противсхггоять усилению знати крупнейших имперских городов. То есть вводился элемент коллегиальности, восходящей, конечно, не к идеям демократии, допустим афинской, но к каким-то принципам полисной системы.
Справедливости ради надо сказать, что эта тенденция была во всех странах Западной Европы. Во Франции – собрание пэров, в Англии в какой-то критической ситуации тоже собиралась знать, и парламент отрешал от власти короля, который сочтен был недостойным (Ричард II в IV веке). Но тенденция в этих странах шла к укреплению централизации, вылившейся затем в политические мерзости абсолютизма. А в Германии это вылилось в непростую систему, которая сохранила традицию выборности и закрепила ее на новом уровне зрелого средневековья. Например, до сих пор среди всех германских земель – и старых, и новых – существует вольный город Бремен.
Эти славные традиции действительно продолжали какую-то идею, может быть, античного полиса, соединяя не сословия, а политические и территориальные структуры.
Бюст королевы Анны фон Швайднитц. Прага, 1375- 1378 годы
Но давайте проследим, что вытекало из Золотой буллы, которая действовала юридически несколько столетий. Англия и Франция, как страны классического средневековья, твердой поступью, шаг за шагом, двигались к жесткому классическому абсолютизму, который достиг своего расцвета во Франции со времен Людовика XI, Франциска 1, а зенитом считается время Людовика XIV. Это известно. И часто, особенно благодаря литературе, романам Дюма, например, все выглядит достаточно привлекательно. Королевский двор, интриги, любовные страсти. На фоне этом бесконечно казнимые жены Генриха VIII в Англии выглядят как английский перегиб. А так, в целом, – все хорошо, у власти мудрая Елизавета I, мудрость которой состояла в том, что абсолютизм при ней не был таким жестким, как во времена Ришелье во Франции. Но абсолютизм – всегда абсолютизм. Он непременно предполагает подавление личности, сведение ее до уровня рабства, незащищенность личности. Вчерашний, допустим, всевластный Фуке оказывается в Бастилии (может быть, это он – Железная маска?). Или понравившаяся фаворитка вдруг начинает властвовать умами. При Ришелье во Франции был грандиозный сыск, доносительство, шпионаж, каждый чувствовал себя подконтрольным – вот те крайности и отвратительные черты абсолютизма, которые приводят Францию к грандиозной революции в конце XVIII века. В Англии это случилось в XVIII веке и продолжалось двадцать лет.
А рядом – вот эта рыхлая структура. Конечно, у нее свои недостатки. Германия в XVII веке становится ареной кровопролитной тридцатилетней войны, ее рвут на части более сильные централизованные соседи. Но ведь именно Германия становится интеллектуальным центром Европы. Никак не случайно, что именно в Германии университеты становятся духовными центрами на несколько столетий, и именно в Германии в 1517 году состоялось первое выступление Мартина Лютера, здесь родились его 95 тезисов несогласия, выраженного письменно. Несогласия с тысячелетним официальным духовным правлением католической церкви.
Вот – революция. Мы думаем, революция – это баррикады, кровь и расстрелы у стены. Но есть иные революции, революции духовные, менее кровопролитные, но, может быть, более значимые для человечества.
Что значила предложенная Лютером реформа церкви и взглядов на отношения человека и Бога? Это прежде всего попытка предоставить человеку, личности, каждой личности больше самозначимости, возможности прямого общения. И с кем? С самим Богом! Достаточно истинной веры, посредники тебе не нужны, Бог тебя услышит. Лютеранство, а затем родственный ему кальвинизм стали знаменем нон-конформизма и, думаю, более глубокого переворота, чем действия на баррикадах, революция. В сущности, здесь, в Германии, формировалась личность, нетипичная для средневековья. Это не было случайным в Германии. Если бы Мартин Лютер, умнипа, богослов, ученый, не рассчитывал на то, что от папского гнева он укроется за крепкими стенами то одного, то другого княжеского замка, если бы он не знал, что среди князей Германии, воинственных и могущественных людей, есть уже разные взгляды, разве мог он здесь появиться? Но откуда эта роскошь – иметь разные взгляды на религию? Под железной ладошкой Ришелье, например, если кто их и имел, то Бога молил, чтобы это не было заметно.
Бюст Карла IV Прага, 1375- 1378 годы
Конечно, мир не совершенен, и в Германии выступление Лютера не воспринималось всеми одинаково. В 1555 гсшу был принят Аугсбургский религиозный мир. Но давайте вспомним, какой это был мир. Его принцип – «чья власть, того и вера»-давал возможность из одного княжества, где князь католик, перейти в другое, где религия иная, но язык-то один и культура одна.
И значит, получается, что политически оформленные возможности выбора, раздумья, самостоятельного интеллектуального маневра отдельной личности, выбора не без изъянов, не без издержек, но все-таки приводят к условиям более толерантного поведения и мироощущения. И не случайно поэтому дальше, в течение XVIII века, Германия крепнет как интеллектуальный центр. Немецкая классическая философия – Гегель, Кант, Фихте-вписывает золотые страницы в историю человеческого мышления.
XIX век стал расцветом либерализма, либеральной мысли в Германин, либерализации политического режима. И Веймарская республика была образцом конституционной юридической попытки сформулировать принципы либерального государства. Как хотелось бы здесь поставить точку! Но нет. Не получается. Уже в самом конце XVII – начале XVIII веков в Бранденбурге появляется достаточно значительная германская сила, про которую можно сказать, что это – прусский милитаризм.
Поразительное явление! Таково, видно, несовершенное устройство нашего мира, и политического, и духовного: расцвет либерализма, либерализация режима, основательная или даже частичная, способствует появлению самых реакционных – фашистских сил. Ибо они пользуются теми же свободами, что и все. Конечно, мир разнообразен, его политическая культура – тоже, и расставлять оценки «плохо», «хорошо», наверное, ни в коем случае не надо. Главное – извлечь из всего этого пищу для размышлений сегодняшних и для сознательного выбора позиций в нем ради дня завтрашнего.
Год 1998 ушел. Каким он был для ученых?
Мое главное «свершение» в 1998 году – перевод и подготовка издания лучшего из нам известных учебника по психологии личности – Лоуренса Первина и Оливера Джона «Психология личности: теория и исследования». В самостоятельную науку у нас психология личности оформилась недавно. До последних лет даже на психологических факультетах ведущих университетов – Москвы и Петербурга – кафедры такой не было. Очень мало велось исследований. Личность у нас недооценивалась не только в психологии, но и в психологии в том числе. Сейчас, в ответ на общественную потребность, интерес к ней возник, психологию личности читают на всех психологических факультетах страны. Кто читает? Специалистов почти нигде не готовят, исследований как не было, так и нет.