Андрей Маленков
Неожиданные плоды Нобелевской премии
Современному научному сообществу очень не хватает объективной информации о том, как развивались идеи. В Российской Академии естественных наук возникла мысль создать информационный банк истории идей, который можно изучать, пополнять и развивать через Интернет. Это в значительной мере уменьшит желание людей необъективно отражать свои успехи, потому что станет ясно, кто сказал «А», кто сказал «Б». Такой банк идей представляет очень большой интерес и, в частности, как мне кажется, поможет расчистить нравственный климат в науке, который сейчас далеко не идеален.
Один из примеров – история выяснения роли окиси азота. Ведь это вещество очень трудноуловимое, оно существует какие-то мгновения, и нужны специальные «ловушки», чтобы его обнаружить, – в этом залог успеха. Так вот, метод аналитического определения окиси азота разработал А. Ф. Ванин. То, что его работы – первые, знали все, кто общался с Анатолием Федоровичем. Он много выступал на международных симпозиумах, конференциях.
Мы как-то не привыкли мыслить категориями нобелевских премий, тем не менее было понятно, что его работа примерно такого уровня. Об этом не говорили, пока не произошло вручение Нобелевской премии 1998 года. Вот тут-то стало немного обидно, ведь лауреаты начали свои исследования значительно позже. Не знаю, как насчет присуждения премии, но упомянуть работы Ванина нужно было хотя бы из приличия, ведь он опередил всех примерно на десять лет Эта ситуация и подстегнула меня взяться за давно вынашиваемые планы создания банка истории идей. Тогда у мировой научной общественность будет возможность скорректировать свои действия, хотя, конечно, главная цель проекта не в этом.
Наши ученые не получают нобелевских премий по двум причинам. Во-первых, у нашей науки немного другое амплуа. Наша наука – синтетическая, а их – более конкретная. Еще Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский говорил, что если эту работу может сделать немец, никогда ее не делай. Тут нет ничего обидного для немцев. Дело в том, что романо-германский мир в большей мере использует аналитический подход, а синтетический там развит очень слабо. В этом смысле их работы «плоскостные». Ведь исследований, сопоставимых по масштабу с исследованиями Вернадского, Чижевского, Докучаева, там нет. Но в ближайшем будущем как раз такая наука и будет востребована.
Вторая причина в том, что в области чисто аналитических исследований нашим ученым трудно соперничать с Западом из-за отставания приборной базы и особенно в реактивах.
Наша Академия естественных наук очень хорошо относится к нобелевскому движению, но ведь можно учредить и другую премию. История с Ваниным – далеко не единственный случай, когда нобелевский комитет «забывает» о российских ученых.
О языке, равнодушном к смыслу
Виталий НАЙШУЛЪ, директор Института национальной модели экономики
О вторжении логики русского языка в логику экономическую и государственную. Точнее, о необходимости такого вторжения. В принципе все, кроме православия и социализма, поддается переводу на русский язык. С православием все ясно: оно не скрывает' свое греческое происхождение, а канонические т ексты просто не подлежат переводу. Что же до социализма, то он, понимаемый широко – как государство и экономика, управляемые из единого Центра, – существует у нас, условно говоря, с петровских времен. Строй, в котором чем ниже уровень, тем менее важные решения позволительно принимать. А между «верхом» и «низом» – посредник огромный, неповоротливый: министерства и ведомства со своими коллегиями, комитетами и так далее…
Министерство – это вам не допетровский приказ. Приказ – он сам себя определяет и ограничивает, он не притворяется: это место, где приказывают. Министерство – дело сложное, иностранное, вы сюда со своими толкованиями не суйтесь, все равно не поймете. Слово равнодушно к смыслу; может быть министерство чего угодно; а слово «приказ» не ко всему подходит, как и сам принцип действий. Министерство претендует на то, что оно не приказывает, а управляет.
Слово во многом определяет реальность; пока мы говорим об экономике и о государстве на языке, равнодушном к смыслу, мы и будем жить в той реальности, в которой живем.
Это вовсе не значит, что каждый народ строит свое государство и свою экономику без всяких общих универсальных правил и рамок; общие рамки всегда заданы течением мировой жизни. Но чтобы действовать эффективно, надо научиться в этих рамках создавать нечто свое, а не калькировать чужое. Идея романа была нами заимствована у французов. Но роман-калька никому не интересен и не нужен: ни тому, кто изготавливает кальку, ни тому, кто создавал подлинник. Русский роман XIX века вырос органично и естественно – и всех покорил, всем оказался интересен и нужен, и у нас, и в мире.
Примерно то же самое произошло с чилийской экономикой. Она начиналась как вариант прочтения американской экономической традиции – но строили чилийцы свое, по-своему, и сделали то, что не сделали в США, и нигде в мире не сделали. Теперь это стало своего рода экономической классикой, которую изучают наравне с американской. Когда не боятся говорить своим языком, не боятся быть оригинальным – тогда и создают нечто новое.
Непременно появятся лингвоэкономика и лингвогосударствоведение, изучающие обратное действие языковых форм на научные концепции. Обычно идет другим порядком: создают концепцию, потом ищут наилучшие способы ее выражения. Если же я заранее настроен говорить только по- русски, это предопределит явление каких-то новых форм.
Что кажется самым важным из происходящего вокруг?
Кончилась целая эпоха – период прибавления; начался период вычитания. Еще весной 1998 года оптимизм бизнесменов, хотя и снижающийся, никак не опускался до нуля. Теперь они делятся на тех, кто понимает, что списывание со счетов будет долгим, очень долгим, и тех, кто это еще не понял…
Россия теряет возможность сохранять свою природу собственными силами. Денег нет ни на что, а уж тем более на охрану природы. Может быть, если бы наша страна не стала объектом европейских и мировых природоохранных проектов, потомки не увидели бы ничего, кроме вырубленных лесов и осушенных болот.
Сегодня охрана природы в России – клубок политических, экономических, финансовых, экологических, вообще всех мыслимых и немыслимых проблем. Все их обсудить за один раз невозможно, но вытащить некоторые ниточки из этого клубка попыта/гась в беседе с Евгением Аркадьевичем Шварцем наш специальный корреспондент Екатерина Павлова. Евгений Шварц – биолог, кандидат географических наук, один из лидеров российского природоохранного движения, руководитель Центра охраны дикой природы.
?- Евгении Аркадьевич, последние лет пятнадцать у нас довольно активно и небесполезно действовали общественные природоохранные движения – Всероссийское общество охраны природы, студенческие дружины по охране природы, возник Социально-экологический союз, появились российские «зеленые». Вы же создали еще и неправительственную профессиональную природоохранную организацию. Почему в ней возникла необходимость?
– Такое оживление на ниве охраны природы, конечно, было связано с перестройкой, с тем, что до начала девяностых годов у нас, как и у всех остальных, еще были надежды, что можно что-то изменить. Но когда экономика стана рушиться, мы поняли, что старый опыт охраны природы перестает быть эффективным, работать он не будет. Жизнь подвела к тому, что нужно было создавать новые – профессионапьные – структуры. Пришло время не заниматься акциями протеста, а самим разрабатывать и воплощать в жизнь конкретные проекты, поддерживать исполнителей этих проектов, попросту говоря, оплачивать их работу. Иначе уже ничего реально сделать невозможно.