Много лет спустя, после его смерти, осенью 1991 года я как эксперт комиссии Верховного Совета СССР по передаче государству архивов КПСС и КГБ был приглашен вместе с другими членами для осмотра одного из хранилищ КГБ на окраине города Чехова. Оно находилось за несколькими концентрическими рядами колючей проволоки в массивном здании, на несколько этажей уходящем глубоко под землю. Нас знакомили с архивом, проявляя неспешную внимательность. Именно тогда, осенью 1991 года, в первый и последний раз был поставлен вопрос не только об архивах, но и о самом существовании этого ведомства. Тогда еще никто не знал, что многое вернется на круги своя, хотя и в другом качестве, а архивы вновь будут закрыты.
Среди прочего меня особенно заинтересовал довольно большой каталог, в котором содержались сведения о хранящихся документах, относящихся к цвету советской интеллигенции за все годы советской власти. Я не помню, кто первым значился под буквой «А», но хорошо помню, что под буквой «Я» значилась известная драматическая актриса Яблочкина. Было страшно интересно узнать, какого рода материалы хранятся в архиве в связи со всеми этими знаменитостями. И действительно, там была масса всего, о чем сейчас нет смысла говорить. Когда же я добрался до буквы «Э», увидел фамилию Эренбурга. Попросил принести эти документы. То, что Эренбург был «агентом влияния» в среде зарубежной интеллигенции, ни для кого не было секретом, да и он сам особенно это не скрывал. Ездил уговаривать то одного, то другого публично не возмущаться политикой СССР, уговаривал не выходить демонстративно из компартии и много еще за чем. В документах описывалась история о том, как он по заданию соответствующих инстанций ездил в Италию, чтобы не допустить публикации романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Он уверял издателей, что автор не ведает, что творит, и очень сильно пострадает, если книга выйдет в свет. По последнему пункту он оказался прав, но остановить публикацию ему не удалось. Никто, даже самые разумные и талантливые, не могли избежать в Советской России участия в дьявольских хороводах и не только в сталинские, но и в «либеральные» хрущевские времена. Я уверен, что Эренбург был намного чище и смелее других своих знаменитых коллег. Но в его время, как и вообще в XX веке, невозможно было скрыться не только в сибирских лесах, но и в роскошной загранице. А он так часто, в отличие от других, туда ездил, что иногда, видимо, воображал себя свободным.
Напоследок почитаем небольшое письмо ученика начальных классов.
В фонде Галкиных сохранилось детское письмо маленького Вили к дедушке Сталину. Мальчик хорошо учился, умел красиво писать печатными буквами на тетрадных листочках в косую линейку. Но с орфографией еще не был в ладах. Письмо скорее всего довоенное.
«Товарищ Сталин, меня зовут Виля. Я пишу Вам письмо о моей ЖИЗНИ, как я жил и как живу и что делаю. Живу в Улан-Удэ. Не учусь потому что нет штанов а моя БАБУШКА просмеяла что у меня голые коленки а я потом плакал. Папа мой работает в рваных штанах, но к счастью он работает на такой работе на которой можно и без штанов работать. А работает он в гараже «наркомзема» на заправочном пункте. Когда он уходит куда-нибудь я его замещаю, отпускаю бензин, автол, салидол. У меня есть сестра БАЛЬЖИМА, однажды мы играли «в челюскин» я был Сталин, а моя сестра Водопьянов. Она пришла ко мне и не знает с чего начать свой разговор. И начала, «Соса ты все сидиш? Мы ездили к вам в Москву, съездили хорошо а приехали из Иркутска с 1 коп. Мы ездили в Еланцы за Байкалом, маму вызывали туда работать, а мой папа сидел в тюрьме…»
На этом письмо обрывается. Сестра Вили, когда передавала нам в Народный архив это письмо, сообщила: «Письмо брата, которое он не дописал, а мама сохранила, как и многие «труды» своих детей: рисунки, письма. Многое я уничтожила, а это не смогла… Письмо брата Сталину».
Спасибо ей за то, что не уничтожила и передала нам его в Народный архив.
Мы завершаем серию публикаций из Народного архива. Конечно, это грустная нота, но в ней все же есть возможность и для некоторого оптимизма. Мальчик Виля был лишен возможности ходить в школу из-за отсутствия штанов. Тем не менее он, без сомнения, стал частью того, кто ныне составляет один из самых образованных народов на земле. Образованных не только в смысле школьного и культурного знания, но и социального, и исторического опыта. Может быть, хотя бы в этом смысле история чему-то учит?
А Народный архив, просуществовавший десять лет и собравший, как вы смогли убедиться, такие обычные и в то же время уникальные свидетельства эпохи, придется закрыть до очередных лучших времен. Пожелаем всем нам успеть их дождаться.
Ирина Прусс
Маленький человек и власть
На исходе застоя однажды я получила хороший – и, кажется, вполне заслуженный – выговор от одного очень молодого диссидента. Я говорила что-то привычно брезгливое о власти, о том, что интеллигентному человеку лучше держаться от нее как можно дальше; поводом была немыслимая активное!ь нашего общего знакомого, решившего во что бы то ни стало дать партийному руководству несколько уроков целесообразно демократического управления. «Мы будем жить в такой стране, в какой живем, с такой властью, какую имеем, до тех пор, пока все будут думать так, как вы», – сказал мне юноша.
Потом была перестройка, и многотысячные митинги в столицах, и приступ веры во власть и единения с нею – для большинства приступ весьма краткосрочный. «Как молоды мы были, как верили в себя» – теперь выясняется, что совершенно безосновательно. Власть казалась «своей»-оказалась чужой, власть казалась «вменяемой», то есть поддающейся влиянию демократически настроенной общественности, но то ли само это влияние оказалось не слишком настойчивым и осмысленным, то ли высокопоставленные ученики – не слишком способными и увлеченными совсем другим…
Кстати, о власти «своей» и «чужой»: известный философ и социолог Юрий Левада считает такую точку отсчета фальшивой, характерной для своеобразного отношения человека и власти в прежнем закрытом от внешнего мира обществе, где никакой альтернативы существующим властям и не предполагалось. «Своим» многое можно простить; «свои» при всех недостатках (и даже преступлениях) были заведомо лучше «чужих», ближе и родней, как своя рубашка, пусть и драная. Новую власть, судя по многим опросам, подавляющее большинство россиян не воспринимает как «свою». Стереотип рухнул, лишенный прежних опор. Но другая точка отсчета – законная власть или незаконная, – принятая, как пишет Ю. Левада в очередном «Мониторинге общественного мнения», в политических и правовых режимах современного типа, пока лишь слегка обозначилась в общественном сознании.
Как же сегодня представляют себе отношения власти и общества наши соотечественники? Их претензии к властям хорошо известны. А чего бы они хотели?
Социологи находят в общественном сознании несколько противоречащих друг другу моделей власти. В одной из них человек, экономика и общество максимально избавлены от опеки государства. Вроде бы идея сугубо либеральная, но Ю. Левада предупреждает от такой ее трактовки: «Она скорее связана не с концепцией приоритета прав человека, а с более привычными попытками лукавого уклонения от обязанностей перед обществом. Представления о взаимообязательных отношениях между гражданами и властью довольно слабы».