На фоне заунывных жалоб о состоянии российской науки, близком к коматозному, каждая новая теоретическая книга кажется почти чудом. Не изданные наконец-то теории пятидесяти – семидесятилетней давности, а крепкие современные теоретические работы, которые только что изваяли и предлагают на пропитание изголодавшимся умам.
Уже заголовок говорит о размахе и глубине авторских идей: «Культура как система. Структурная морфология культуры. Единство онтогенеза и филогенеза. Изоморфизм мышлений и историко-культурной феноменологии». Андрей Пелипенко и Игорь Яковенко предлагают нам высококалорийное питание.
Во-первых, безбрежное и побившее по частоте употребления все рекорды понятие культуры здесь не только вводится в некоторые рамки, но и анализируется как структура, система. Именно такой подход позволяет заняться увлекательной игрой в этакий интеллектуальный «пазл», вставляя в общую картину множество разных определений культуры, связывая их друг с другом, располагая на разных уровнях: практически каждому кусочку- понятию находится место. Конечно, авторы обращаются не к широкому читателю: институт «Открытое общество», содействовавший изданию книги, видел в ней скорее «учебную литературу по гуманитарным и социальным дисциплинам», чем бестселлер. Но если бы предпринять некоторые усилия по переводу авторских идей со специального языка на обшекультурный (такое намерение нам не чуждо, может быть, мы его и осуществим в полном объеме), идеи эти действительно заинтересовали бы очень многих. Тех, кто, по выражению самого Игоря Яковенко, склонен более к философствованию, чем к профессиональной философии.
Во-вторых, идея единства пути развития духовного в человеке и в человечестве в целом на уровне подсознания кажется неоспоримой – наверное, поэтому так редко формулируется (да и была ли она до сих пор кем-то произнесена?). Отсюда приятное чувство узнавания – не чьей-то цитаты, а твоего собственного, только случайно недодуманного.
Наконец, приложение этой идеи к исторической практике: историософский очерк, как на шампур, нанизанный на идею становления истории как становления личности.
Ирина ПРУСС
«Перекресток утопий»
«Утопиям нет места в нашей жизни!» – самодовольно утверждал кто-то из самых претенциозных мыслителей большевизма в двадцатые – тридцатые годы. В массовое же сознание настойчиво внедрялось – «мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»
«Ну да, мы и живем как в сказке. Вся наша жизнь – сплошная утопия» – можно было услышать от советских граждан в эпоху развитого социализма, когда градус критических настроений повышался год от года.
Всеволод Ревич написал книгу «Перекресток утопий». Этот «перекресток» образуют реальная действительность, протекавшая под небесами России со времен революции и обладавшая, по мысли автора, всеми чертами утопии, и поток литературы в жанре фантастики.
Имя В.Ревича хорошо знакомо любителям литературы и кино. В различные времена он работал в «Литературной газете», «Советском экране», «Литературном обозрении». «В шестидесятые – семидесятые годы, когда научная фантастика находилась на вершине своей популярности, Всеволод Александрович был едва ли не единственным профессиональным критиком, занимавшимся этим «низким» жанром. Умные, ироничные, информативные, хорошо написанные статьи Ревича … в глазах знатоков были таким же украшением очередного «молодогвардейского» сборника, как и новый рассказ Шекли или Стругацких» – так представляют В. Ревича составители сборника «Мир Высоцкого» (Москва, 1997).
Мне кажется важным сообщить читателю, что книга В.Ревича многими нитями связана с журналом «Знание – сила» и жизнью его редакции. Всеволод Ревич был нашим автором, хотя и нечастым. Укажу лишь на последний случай – публикацию в журнале первого варианта той главы из книги, в которой автор размышляете причудливых особенностях «Аэлиты» Алексея Толстого. Свою книгу Ревич посвятил памяти жены – Татьяны Чеховской, которая долгие годы была душой нашей редакции. Книга оформлена Кирой Сошинской – она много работала над дизайном наших номеров. Наконец, не могу не сказать и о том, что все хлопоты по организации и обеспечению издания книги взял на себя сын автора – Юра Ревич.
В «Перекрестке утопий» автор представил широкую панораму литературной жизни на меже фантастики, и притом – на протяжении почти восьмидесяти лет. Многие годы В.Ревич увлекался розыском забытых произведений фантастики, в том числе и таких мэтров, как Уэллс, Конан-Дойль, Буссе нар. Отпечаток этих увлечений лежит и на последней книге Ревича, завершенной им за день до смерти. Даже знатоков фантастики поразит обилие неизвестных имен двадцатых – тридцатых годов. В сущности, это почти энциклопедический труд – первая подлинная история советской и постсоветской фантастики. Если, правда, не считать тех многочисленных произведений, которые были «выужены трудолюбивыми библиографами из отравленной реки времени» ( В. Ревич), но оказались неинтересными ни читателям, ни автору.
«В. Ревич всегда рассматривал фантастику как литературу; считая, что художественное произведение, как и осетрина, второй свежести не бывает» – справедливо замечает в обращении к читателю Ю.Ревич. Такая исходная позиция – присущая, кстати, далеко не все литературным критикам, – сообщает тексту книги подлинную добротность: и в отборе произведений, и в их анализе.
Книга вразумительно показывает, как после падения с наших глаз идеологических повязок по-новому видятся многие давно известные произведения, – и это самый интересный эффект, которого автор, видимо. и добивался.
Григорий ЗЕЛЕНКО
P.S. Книга «Перекресток утопий» продается в магазине «Стожары». Москва, Варшавское шоссе, д. 10.
Виктор Литвин
Третья жизнь
Ушастый еж какое-то время свободно проживал в комнате арбатской коммунальной квартиры, где в молодые наши годы нередко собирались друзья. Как-то раз скромное застолье было посвящено дегустации сладких и ароматных ягодных наливок – ежевичной, малиновой, смородиновой и, Бог весть, еще каких. После нескольких часов приятной дегустации заметили ежа, вышедшего после сна проверить, кто пришел, что делают и почему такой шум. Пустили ежа на стол (да простит мне брезгливый читатель!), а на клеенке были капли разных наливок. Еж, ранее никогда не замечавшийся в пьянстве, вдруг стал жадно слизывать яркие и сладкие капли, явно отдавая предпочтение ежевичной наливке, в чем мы были с ним согласны. Никак не хотел он заканчивать дегустацию, хотя отведал по звериным меркам изрядно. Гости вскоре разошлись, хозяева, включая ежа, ушли на покой. В эту ночь еж не гулял по комнате как обычно, а крепко спал в своем углу. Двое суток его не было видно, потом вышел как ни в чем не бывало, поел и вернулся к нормальной, трезвой жизни. И заметьте: никакого похмелья!
Еж, естественно, занимал «первый этаж» комнаты, шляясь по полу. А на «втором этаже», в клетке, встроенной в стенку, жил крупный тушканчик размером с морскую свинку, с большими ушами, смешным «пятачком» и очень длинным хвостом со «знамечком» на конце.
История этого зверья необычна. Наша экспедиция работала в Среднем Поволжье, в Ульяновской области. Один из местных охотников в разговоре упомянул, что, возвращаясь с охоты, увидел впереди быстро убегающего зверя, невиданного в этих краях, – длинноухого, длинноногого и длиннохвостого. Охотник выстрелил и попал, бросил добычу в рюкзак и принес домой. Вытряхнув неведомого зверя на пол, он с изумлением обнаружил, что тот поскакал по полу, слегка покачиваясь, целый и невредимый, видимо, лишь оглушенный зарядом мелкой дроби. Закончив эту детективную историю, охотник пригласил зайти к нему в избу посмотреть, что за зверь. С первого взгляда было ясно, что это – «большой земляной заяц», самый крупный из тушканчиков, обитающих в степях, обычно южнее этих мест. Здесь, у северной 1раницы ареала, он, конечно, был очень редок. Охотник не знал, что с ним делать, – не убивать же! – и с видимым удовольствием подарил странным москвичам.