Тушканчиков держать в неволе несложно, но по обычной привычке найти любимые у каждого животного блюда я стал предлагать ему самые разные корма: все мыслимые семена и крупы, зелень, хлеб в молоке, творог и другие. К моему удивлению, тушкан раз и навсегда выбрал «геркулес», всем известные овсяные хлопья, которые поедал с неизменным аппетитом в течение нескольких лет, что прожил у нас дома. Ничего другого он в рот не брал, совсем не пил воды, так что и поилку перестали ставить. Так и жил он на одном сухом «геркулесе», пребывая в великолепной форме и, видимо, прекрасно себя чувствуя на столь скудном рационе в небольшой темной нише стенки.
Тушкан этот был зверем тихим и смирным: когда его брали в руки, он, отчаянно вырываясь, никогда не делал попыток укусить; иногда по ночам, правда, из его дома доносились громыхание и скрежет – это он грыз свой металлический поддон. Когда его помещение надо было чистить, тушкана пускали бегать на пол, и он быстро скакал на своих длинных задних ногах по всей комнате. Однажды мы увидели, как тушкан, забежавший под кровать, рвется оттуда, но почему-то никак не может вылезти. Решив, что он за что-то зацепился задней лапой и не может освободиться, я заглянул туда, и моим глазам предстала картина, напоминающая известную игру в перетягивание каната. Еж под кроватью крепко ухватил тушкана за заднюю ногу, пытается ее жевать, а тот, собравшись с силами, выползает, волоча за собой ежа, который в свою очередь вновь затаскивает тушкана под кровать. Зрелище было уморительное, и забавная игра закончилась вничью: звери были разняты, и тушкан водворен в свое помещение.
Как-то «киношники» из «Центрнаучфильма» предложили нам ручную лису, которую, уж не помню почему, им надо было пристроить на время. Лиса эта, которую бесхитростно звали Люськой, была действительно совершенно ручная и очень ласковая: она исступленно лизала двух девушек в течение всего времени, что они провели у нас, передавая зверя в наши руки.,. После их ухода лису словно подменили: она не давала себя даже гладить, сердито кашляла на нас, не брала из рук мясо и все время проводила на широком подоконнике. Здесь она почти беспрерывно барабанила лапами по окну, по странной причине так и не выбив стекла. Так продолжалось двс-три недели, что Люська прожила у нас, и я могу припомнить лишь пару интересных эпизодов, которые вносили в нашу совместную жизнь некоторое разнообразие. Один из них весьма забавный: когда Люська была сыта, она неизменно «зарывала» лишний кусок мяса на полу. С самым серьезным видом она сосредоточенно водила носом по линолеуму – со всех сторон, по кругу, к куску, как она это делала бы в природе, нагребая носом песок на свою добычу. Раз за разом она продолжала тщательно и терпеливо «зарывать» носом кусок про запас, ничуть не смущаясь тем, что он продолжал открыто лежать на полу. Наконец, Люська отходила в сторону, вздыхала после трудов праведных, полагая, очевидно, что запас спрятан достаточно надежно. Потом, однако, она вновь возвращалась: то ли ее что- то не устраивало, то ли вспоминала что-то нам неведомое, и вся процедура повторялась с прежним усердием.
Другой эпизод из жизни Люськи был гораздо более ярким и незабываемым, хотя мало кто счел бы его забавным. Впрочем, кому как – судите сами. Надо пояснить, что коммунальная квартира, комнату в которой занимали многие звери, птицы и гады, здесь описанные, размещалась на втором этаже двухэтажного домика в арбатском переулке, в шестидесятые годы тихом и весьма благопристойном. Окна этого Ноева ковчега выходили в чистый закрытый дворик с тщательно подстриженным газоном и ухоженными цветочными клумбами возле старинного особняка. Да-да, недоверчивый читатель, просто в том особняке жил (насколько я помню) военный атташе Великобритании. Подчас можно было видеть группки чинно расхаживающих нарядных людей, которым подносили фужеры с вином, фрукты и еще какую-то снедь девушки в белоснежных фартуках. Нередко на такие приемы приезжали гости с борзыми, которые резвились на ярко-зеленых коврах газонов.
Окно нашей комнаты выходило прямо на навес из гофрированного железа, под которым стояли автомобили гостей и хозяев. Нередко и сам полковник в нарядном кителе, и его домочадцы, и гости с любопытством пялились на наше окно, улыбаясь и фотографируя особо интересные номера. А посмотреть было на что: то белка скачет по подоконнику, то сурка туда посадят, то сова сидит и крутит головой, то… Ну ясно – зрелища не совсем привычные для городского глаза. А лисица, барабанящая лапами по окну?
Уж не припомню, как такое могло произойти, но в один прекрасный день я был вызван с работы срочным и тревожным звонком: приезжай немедленно – Люська выскочила из окна на навес и в панике носится по нему. Примчался – душа в пятки, – того и гляди лиса сиганет на землю иностранного государства, выскочит на улицу, и крышка! Стоим и думаем: что делать? Люське, конечно, невдомек наши условности и предрассудки: крыша – уже иностранная территория, не больно и вылезешь на нее. Помощь пришла неожиданно в лице дворника (нашего, русского), который давно привык к зрелищам на окне и знал в лицо пару чудаков, живущих за ним. Получив его разрешение выйти на крышу (хозяев не было, видно, дома), я вылез из окна с телогрейкой в руках и стал осторожно приближаться к Люське, ласково уговаривая ее. Куда там! Лисица метнулась к краю навеса – вот-вот спрыгнет, и я спешно ретировался. С полчаса она металась по крыше, как только я пытался приблизиться к ней. Чем отчаяннее положение, тем более спокойными и обдуманными должны быть действия. Пока наш покровитель на земле блокировал отступление противника с края крыши, я медленно и осторожно приблизился-таки к утомленной борьбой Люське и, наконец, накинув на нее телогрейку, втащил через окно в комнату. Операция прошла без жертв с обеих сторон благодаря «второму фронту» нашего доброжелательного союзника.
К скворцам у меня всегда была особая тяга то ли из-за их обаяния и веселого нрава, то ли по причине их смышлености и доверчивости, то ли за необычные песни, порой с лягушачьим кваканьем или тележным скрипом, а скорее за все вместе. Один из моих скворцов долго жил в открытой клетке; когда хотел, летал по комнате, важно выхаживал по столу во время трапезы и, считая себя полноправным ее участником, выбирал клювом из тарелки что повкуснее.
Как-то летом, войдя в комнату, я увидел, что окно настежь распахнуто (видимо, забыл закрыть его перед уходом), а мой любимец невозмутимо расхаживает по подоконнику, и не пытаясь улететь. Такое поведение скворца показалось, конечно, странным, но разные чудачества (с нашей точки зрения) – вещь нередкая среди домашних питомцев и малодоступная нашему пониманию. Боясь подойти, чтобы не спугнуть птицу, я решил, будь что будет, и занялся своими делами. Прошел час, другой, но ничего не произошло – скворец спокойно летал по комнате и ходил у открытого окна. Постепенно я привык к этой необъяснимой манере его поведения и смело оставлял окно открытым, а скворец жил своей нормальной жизнью, как бы не замечая мира за окном. Однажды я похвастался университетскому приятелю, что у меня живет скворец, который упорно не желает никуда улетать из дома. Ни один уважающий себя студент-зоолог не может поверить в такое, но я горячо уверял его, и в конце концов Саня заехал ко мне посмотреть на это чудо. В тот самый момент, когда он, заинтригованный моими рассказами, вошел в комнату, скворец, сидевший на подоконнике и увидевший незнакомца, стремглав вылетел в окно и был таков.
Мудрейший и совершенный Венец Творения, разве ты в состоянии понять, что на уме у ничтожной птахи!
Другой эпизод, о котором хочется здесь рассказать, связан с крупным полозом, который жил в той же комнате арбатской коммуналки, где обитали многие герои этих рассказов: сурки и совы, еж и тушкан, лисица и сони. Как-то в конце шестидесятых годов одна московская зоологиня по случаю своего отъезда в Израиль позвонила, чтобы узнать, не возьмем ли мы амурского полоза, жившего у нее дома. Конечно, возьмем – и вот мы с восхищением рассматриваем полутораметрового красавца, блестящечерного с поперечными желтыми полосами. Полоз этот свободно жил в ее квартире, приползал на зов (не помню уж, как его звали) и общался с хозяйкой. Переехав к нам, он поселился в книжной полке с немного отодвинутым стеклом, которую периодически покидал, чтобы погулять по комнате, поползать по людям, поесть или погреться у батареи. В руках он вел себя спокойно, никогда не делая попыток укусить, вообще обладал очень мирным нравом и был вполне ручным, насколько это понятие применимо к рептилиям.