Борис Николаевич тоже когда-то был ее единомышленником.
Примерно тогда все они оказались востребованы – незашоренные идеологически гуманитарии, демократы первого призыва; сначала с них требовали совета, как вести себя в неожиданных и неопределенных ситуациях, потом они пошли в политикучтобы их знание, их понимание ситуации нельзя было больше положить под сукно, спрятать в ящик и использовать только по мере надобности, как она, власть, эту надобность понимает.
Однако лишь чисть профессоров и кандидатов разных наук работали в политике по своему прежнему профилю, и далеко не все из них были действительно хорошими специалистами в своей – хотя бы в своей – области. Конечно, привычка логически мыслить и однозначно формулировать выводы тоже дорогого стоит, как и интеллигентность, и общая демократическая направленность. И все-таки прямо по специальности, получив возможность воспользоваться всем накопленным багажом, работали немногие: экономисты (не политэкономы, а именно экономисты, специалисты по экономике капитализма) да еще вот Галина Старовойтова.
Николай Руденский: – У нас мало кто знает последнюю книгу Галины, которую она писала по-английски, ее издали американцы: о проблеме права народов на самоопределение на примере бывшего СССР – и Грузия, и Карабах, и Крым, и Россия с Чечней, еще кусок об Эфиопии с Эритреей – здесь ей очень помог ее бывший коллега Севир Чернецов, по советским разделам я участвовал. Ей пришлось познакомиться с международным правом. И часть книги, делающая ее особенно интересной, – ее интервью на эту же тему с американскими сенаторами, другими видными политиками, в том числе с Маргарет Тэтчер (ее образ занимал воображение Галины).
Она пыталась разработать систему критериев, но которым это право следует предпочесть принципу нерушимости границ, другой норме международного права. Тут сложная и кровавая коллизия. Мне кажется, ее набор критериев слишком сложен и их слишком много; хотя в определенных условиях любой из них действительно может приобрести особое значение. Проблема в Косово, например, обостряется тем, что албанцы составляют большинство относительно недавно, а вообще Косово – чуть ли не колыбель сербской нации. В конце концов Галина приходит к выводу, что решающим критерием тут должны быть не состав населения, не историческая принадлежность территории, а реальная ситуация с правами человека. Если даже есть мощное движение меньшинства за отделение, надо прежде всего посмотреть, нарушаются ли здесь права человека по национальному признаку. Если национачьная дискриминация есть и настолько велика, что дальнейшее сосуществование невозможно, то надо отделяться и признать это отделение. Нет – тогда можно обойтись предоставлением культурной и политической автономии. Разбирая известные нам конфликты, она пришла к выводу, что «развод» неизбежен только в одной ситуации – в Карабахе; во всех других случаях можно найти иное решение.
Для нас квалифицированный анализ с точки зрения международного права всех национальных конфликтов – это новость, даже для юристов; прекрасно, что скоро книга выйдет, наконец, и на русском языке.
Тут есть определенная гон кость, выделяющая Галину не только среди наших политиков и этнографов, но и среди западных. В советское время национальный вопрос не отрицался, но национальная структура считалась, несомненно, вторичной по отношению к классовой. Можно было придушить меньшинства, требуюшие своих прав, на такой вот теоретической основе. Потом все очень сильно поменялось; мы увидели, к чему приводит этноцентризм, когда он становится движущей силой политики. Отталкиваясь от этого, мы опять обращаем взоры на Запад и оттуда идут концепции, провозглашающие национальное выдумкой интеллигентов. Есть такая книга Бенедикт Андерсон: «Воображаемые общности» – у наших московских этнографов весьма популярная.
Такой подход очень соблазнителен для интеллектуала. Обыватель склонен все объяснять интригами – интеллектуал в этом не очень от него отличается. Ему проще принять, что нечто существует только в воображении заинтересованных групп, чем искать, изучать… А в результате к одному и тому же ведут как замшелая марксистская концепция, так и суперпрогрессивная, суперлиберальная. Я уже слышал на одной конференции, что какое-то латиноамериканское правительство. отказывая индейцам в каких-то там правах или автономии, к этой теории и апеллировало: вас на самом деле нет, это все ваши интеллектуалы выдумали. Помните, как Горбачев говорил прибалтам: да не нужна вам никакая самостоятельность, это вас профессора подучили.
Галя, конечно, была решительным противником такого подхода, и ее поддерживали многие просто не лишенные здравого смысла люди. Такому человеку скажи, что никаких этнических общностей нет, что это все выдумки, он тут же ответит: это неправда -и будет прав.
Она умела посмотреть на ситуацию глазами национальных меньшинств, увидеть, что им выгодно, а что нет, понять значимость для них каких-то исторических событий, что человеку со стороны обычно понять трудно. Ну, вот тот же осетино-ингушский конфликт вокруг Пригородного района, который ингуши требуют вернуть им по закону о реабилитации. За позицию в этой истории она, судя по всему, и поплатилась своим постом советника президента. Конечно, с законом о реабилитации «наказанных» при Сталине народов (в том числе ингушей) поторопились и потому позже его просто заморозили: вернуть земли, дома, в которых давно живут другие люди, или хотя бы компенсировать это было немыслимо сложно. Но ведь Галина понимала: дело не столько в экономической стороне дела, стоимости зданий, скота, имущества, отобранных тогда у ингушей, а именно в сознании чудовищной исторической несправедливости, которая вопияла; может быть, можно было это чувство перевести в другую, символическую плоскость и снять публичными церемониями, покаянием. Но уж эта идея не была доступна московским чиновникам.
Когда она переехала в Москву, было ясно, что путь до докторской у нее будет очень коротким, короче, чем у многих. Она к тому времени была серьезным специалистом, хоть и не создала какой-то новой концепции, но, безусловно, повлияла на повышение культуры наших научных исследований в этносоциологии.
Она могла бы стать крупным ученым. Судьба сложилась иначе.
Галя не занимала проингушскую позицию, как и проармянскую, и прочеченскую. Видеть ситуацию глазами не только московского политика, но и глазами рядового ингуша, армянина, чеченца обязательно как для ученого, если он хочет понять особенности этнического сознания, так и для политика, если он хочет предупредить взрыв негодования национального меньшинства, мирно разрешать реальные проблемы.
Ну конечно, научный объективизм… То-то и татары, и армяне, и чеченцы любят ее, как мать родную…
Николай Руденский: – Вот это, извините, не комплимент Галине Старовойтовой, а печальная констатация состояния на сей счет умов и нравов у наших политиков и интеллигентов. И всегда было так – что, кроме «Хаджи Мурата», мы можем тут предъявить? Во всех странах отстаивать права меньшинств и даже делать на этом карьеру – нормально; для нас это очень необычно.
Армяне, только что пережившие крах иллюзий по отношению к Горбачеву, идут на митинг, на котором выступает русская женщина. И она начинает: если бы сейчас был жив великий армянский писатель Хачатур Абовян, сказавший в свое время: «Да благословен будет тот миг, когда нога русского солдата вступила на армянскую землю» – наверное, он так не сказал бы теперь, глядя на наши танки. Скептическое отношение тут же меняется на полный энтузиазм.
Что, университеты надо кончать, диссертации защищать, чтобы стыдиться собственных танков, направляющих дула на мирных жителей? А ее позиция в осетино-ингушской истории, отношение к чеченской войне – не бином Ньютона, вообше-то простой человеческой совести хватило бы, чтобы понять такие вещи. Тут надо говорить не об исключительной личности Галины Старовойтовой, а о низком моральном уровне нашего общества.
Нинэль Логинова
Инопланетянка
Я не знала «ученую» Галю, но семь лет ежедневно или через день общалась с Галей «домашней» (у нас с ней общий внук Тема). И могу сказать, что бабкой она была необычной.