Выбрать главу

Многообразные утопии, идеологии, эрзац-религии, которыми так богат XX век, – неспроста получили распространение именно в Новое Время с характерным для него пафосом сознательного и активного освобождения от всего мифологического. Это – результаты взаимодействия неустранимого мифа с разумом, претендующим на роль ведущего начала в устройстве культуры и жизни. Это «псевдоморфозы» мифа, миф, мимикрирующий под характерные – и тем самым приемлемые – для разума формы.

Миф и разум – два партнера по историческому диалогу. Может быть, равноправных, а может быть, и нет – в разные эпохи решалось по-разному. Но миф не просто присутствовал при рождении своего исторического собеседника: он был средой, из которой тот родился. И сейчас разум вынужден узнавать в себе родовые черты, от которых долгое время отказывался.

Миф – это не обязательно и не всегда чувство единства с миром. Это вообще – цельность восприятия и переживания; она предшествует всему, идет впереди фактов и определяет, какими они для человека будут. Миф возникает из (неизбежной!) недостижимости реальности как целого и из потребности в этом целом, в котором все частное находило бы свою опору и оправдание.

Но верно и то, что вся культура – по крайней мере европейская – может быть понята как преодоление мифа. Преодоление ради того, чтобы миф стал осознанной ценностью, средством создания нового человека, нового искусства, новой жизни, которых во времена стихийного, изначального мифа быть никак не могло.

Многовековая, упорная борьба Разума с мифом оказалась не напрасной. Европейский разум окреп и вырос в этой борьбе, без нее он не был бы самим собой.

Впрочем, само стремление преодолеть миф – это тоже миф.

МАСКА VI ВЕКА ДО Н.Э., НАЙДЕННАЯ В ДРЕВНЕЙШЕМ ИЗ ОБНАРУЖЕННЫХ КАРФАГЕНСКИХ ЗАХОРОНЕНИЙ. НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО МАСКА ЯВЛЯЕТСЯ ИЗОБРАЖЕНИЕМ БОГИНИ. ЕГИПТЯНЕ И МИКЕНЦЫ КЛАЛИ МАСКИ НА ЛИЦА УСОПШИХ, КАРФАГЕНЯНЕ ПОМЕЩАЛИ ИХ НА САРКОФАГАХ ИЛИ ПОД НИМИ. ФОТО ЛЮКА ЖУБЕРА

XX век: мифы освобождения

Наиболее влиятельные мифы уходящего века можно, пожалуй, объединить под названием мифов освобождения: преодоления некоторого неподлинного, ложного состояния, насильственного по отношению к человеку, искажающего самую его природу, – как бы оно ни понималось!

То, что мы здесь в угоду сложившемуся в нашем столетии словоупотреблению и для краткости называем «мифами», – это скорее самые общие установки, совокупности ориентаций, воплощенные в образах, переживаемые эмоционально, очень буквально, неотрывно от личных жизненных смыслов и повседневных событий. Они – общие для очень больших и разнородных масс людей, поэтому могут получать – и неизбежно получают – на разных материалах чрезвычайно разную интерпретацию. Настолько, что различные ее варианты могут и не узнавать друг друга в качестве частей общего целого. Люди, о которых пойдет речь ниже, стали либо родоначальниками, либо наиболее яркими олицетворениями таких глобальных установок.

С неизбежным огрублением можно выделить три группы, три «куста» или «корневища» новейших мифов, из которых росли их частные варианты.

Ницше, Маркс, Фрейд – родоначальники очень между собою родственных мифов разоблачения идеологий (родственны они друг другу еще и в том, что каждый из них в свою очередь дал основу для складывания новой мощной, влиятельной идеологии). Все они предполагали разоблачать человеческие заблуждения (источники несвободы) и вытекающие из них действия – через вскрытие за явными (и ложными) мотивами тайных, глубоких, часто неведомых даже самим своим носителям, но тем более подлинных движущих сил.

И Фридриху Ницше (1844-1900) восходит миф об исчерпанности традиционных европейских (они же христианские) принципов организации жизни, моральных норм, ценностей; о необходимости их радикального пересмотра и создания новых принципов жизни, новой мороли, посредством этого и нового человека. За источник всей будущей системы ценностей принималась – в противоположность иссушающему, искажающему, самому себе лгущему «разуму» ~ подлинная, полнокровная, стихийная жизнь. Это она – источник той самой воли к мощи (в русском словоупотреблении традиционно -и не вполне точно – к «власти»), которая и создает все формы и культуры, и морали, и вообще всего человеческого, и не только человеческого.

Следовательно, тот человек будет свободным – то есть соответствующим своей истинной сущности! – который это осознает, примет и станет строить свое поведение и свою культуру в соответствии с этим.

Карл Маркс (1818-1883), по сути дела, исходил из очень похожим образом устроенной интуиции: на самом деле, считал он, людьми движет не то, что они склонны признавать и способны осознавать, а классовые их интересы, определяемые в конечном счете их отношением к средствам производство. И только осозноние – а тем самым и преодоление этого способно – и должно! – сделать человеке по-настоящему свободным. Исходным импульсом и движущей силой всей его и интеллектуальной и политической деятельности было стремление обозначить как можно более конкретно пути к созданию такой (неантагонистической) организации общества, благодаря которой это общество-и тем самым человек в нем – могли бы наконец, после веков ложного, неподлинного существования, обрести самого себя. Маркс сделал шаг, роковой едва ли не для всего человечества в XX веке: вопрос о человеческой сущности – бывший до того сугубо философским – он первый перенес в политическую плоскость: и таким образом создал миф о возможности – даже необходимости – решения неполитических, по сути дело, вопросов и проблем политическими средствами.

ГЕРОИ «МАХАБХАРАТЫ» АРДЖУН В ТЕАТРАЛЬНОЙ ДРАМЕ КАТХАКАЛИ

Зигмунд ФРЕЙД (1856-1939), будучи врачом по образованию и исходному роду занятий, подошел к центральному для века мифу несвободы и освобождения человека со своей – медицинской, психологической стороны. Источником любого человеческого поведения он провозгласил бессознательные побуждения и желания (очень во многом сексуального характера). которые корректируются, направляются, подавляются разумом в угоду культурным установлениям, нормам, запретам. Это и порождает бесчисленные конфликты, которые хотя и никогда нельзя вполне устранить, но можно значительно смягчить путем осознания истинных – то есть бессознательных – истоков и мотивов своего поведения. Так миф несвободы соединился, во-первых, с типичным для столетия мифом секса (который в этом веке не только удостоился и интенсивного, как никогда, осознания и выговаривания, и всесторонней эксплуатации в весьма далеких от него самого целях, нопример, в рекламных, но и- кстати, уж не благодаря ли, хоть отчасти, и Фрейду??. – в очень большой степени эмансипировался от мифа любви). Во- вторых, соединился с другим характернейшим его, столетия, мифом: науки. Путь освобождения, который предлагал Фрейд, стал притягательным и убедительным для самых разных людей еще и потому, что указывался от имени науки и гарантировался ее авторитетом.

Теперь мы переходим к группе мифов, парадоксально соединяющих древнюю веру в общую кровь и общего бога с новейшей верой во всевластие политики, способной решить любую проблему, если требуется, войной или насилием. Это – мифы необходимости активного национального и религиозного (или обоих вместе) самоутверждения.

С именем Адольфо ГИТЛЕРА (1889- 1945) оказался неразрывно связон – имевший, впрочем, множество источников, в том числе и чрезвычайно глубоких, – миф фашизма: миф необходимости политического и военного утверждения ценностей и интересов расы. Не наций даже, а вещей сугубо плотских: крови, почвы, физического строения тела. Как и в некоторых других мифох столетия (фрейдистском, марксистском), «дух» здесь оказывается прямым следствием телесных, физически конкретных и измеряемых источников, причем эти источники для него – единственные. И доходящее до мистицизма поклонение вождю, и культ тоталитарного государства с оправданием исходящего от него насилия, и признание необходимости порабощения или уничтожения «низших» рас – как ни странно, при внимательном рассмотрении обнаруживает в самой глубокой своей основе все то же пронизывающее весь XX век стремление к обретению «подлинного» существования!!! Только здесь оно мыслится как обретение человеком – освобождающимся от всего ложного – органического единства с исторической судьбой той кровной общности, к которой он принадлежит: народа, отождествляемого. в свою очередь, с государством.