Выбрать главу
Первые кислородные фабрики Земли

Ученые из австралийской Организации геологических исследований в Канберре обнаружили «молекулярные следы» цианобактерий – микробов, которые положили начало использованию энергии солнечного света с выделением кислорода. Источник ископаемых свидетельств – кусок сланцевой глины из горы МакРаэ на западе континента, его возраст – два с половиной миллиарда лет. Молекулярные останки, или биомаркеры – это органические соединения, производимые живыми организмами и сохраняющиеся в осадочных породах. В данном случае австралийская группа под руководством доктора Роджера Саммонса вышла на специфически метилированное соединение, характерное для цианобактерий. Некоторые формы этих организмов существуют и сегодня под видом сине-зеленых водорослей.

Джер Липе из Калифорнийского университета в Беркли оценивает результат анализа древней породы как первое хорошее доказательство раннего производства кислорода из углекислого газа при участии солнечного света. И тогда выходит, что первые полученные биологическим путем порции кислорода стали обогащать атмосферу Земли 2 с половиной миллиарда лет назад, то есть на 700 миллионов лет раньше, чем предполагалось.

Наши предки

Палеоантропологи из Йельского университета Стив Уорд и Эндю Хилл нашли в Кении части скелета существа, жившего около 15 миллионов лет назад. Найденные останки – в основном зубы и челюсти – принадлежат достаточно примитивному виду. Большую часть времени, как показало строение его конечностей и плечевого пояса, животное проводило уже на земле, а не на дереве. Любопытно, что многие признаки кенийской находки совпали с описанием неизвестной обезьяны, чьи останки найдены в другой части света – в Турции, в пункте Пасалар.

Водоросль-шахтер

В университете американского штата Огайо получена новая генерация одноклеточной водоросли Chlamydomonas reinhardtii, способная извлекать из загрязненной воды медь, цинк, свинец, кадмий, ртуть, никель и другие металлы. Это растение обладает изначальной способностью производить связывающийся с ионами металлов белок. Ученые лишь сделали ее более выраженной, то есть подправили механизмы генетической регуляции в сторону поглощения большего количества металла.

Встречи для «ЗС»

Никита Моисеев:«Нужен мешок зерна для будущего посева»

«Мы были на передней линии развития ЭВМ. Но диктат Военно- промышленного комплекса все погубил» – утверждает выдающийся исследователь, один из разработчиков сценария «холодной ядерной зимы», академик РАН Никита Моисеев. Он размышляет о прошлом и настоящем отечественной науки и высшей школы.

– Новый этап научно-технической революции, конечно, связан с революционными технологиями и прежде всего с изобретением вычислительных и электронных вычислительных машин. Надо сказать, история совсем не такая простая, как принято думать…

6 Советском Союзе пришли к пониманию того, что такое электронная вычислительная машина, примерно в одно время с американцами. Где-то в послевоенные годы под Киевом будущий академик Сергей Алексеевич Лебедев собрал небольшую группу инженеров-электронщиков, молодых энтузиастов, которые сделали первую отечественную вычислительную машину. Я не историк техники и могу ошибиться, но мне кажется, что это было примерно в то же время, что и в Америке. Может быть, чуть позднее. Но во всяком случае это делалось совершенно независимо и в Америке, и в Советском Союзе. Делалось все очень закрыто, и поэтому мы практически не знали о работе друг друга.

Сергей Алексеевич затем был приглашен в Москву, где был создан Институт прикладной математики и вычислительной техники. ИПМ знаменитый.

Я работал в вычислительном центре Академии наук. Нам приходилось тесно взаимодействовать с этим институтом, и я знаю, какой там был великолепный творческий коллектив. Вычислительная техника рождалась, конечно, не только вследствие энтузиазма отдельных инженеров и ученых, которые видели перспективы, но из-за прямой потребности жизни, науки, техники. Только некоторые вещи нельзя было сделать, что-то такое не посчитав. Пришло время расчетов, столь сложных, что сделать их без машины, с помощью калькулятора было уже невозможно.

Вычислительный центр тогда был задействован на разработку методов расчетов, связанных с ракетной техникой и авиацией, и мы очень интенсивно работали, используя вычислительные машины ИПМ. Наши отечественные, конечно. Только.

Где-нибудь году в 1958 – 1959 я оказался в составе одной из первых групп специалистов в области использования вычислительной техники, которая поехала за границу – в Германию, Францию, в Америку. И знаете, я вернулся оттуда окрыленным. Я увидел, что в технике мы практически не проигрываем: те же самые ламповые вычислительные монстры, те же бесконечные сбои, те же маги – инженеры в белых халатах, которые исправляют поломки, и мудрые математики, которые пытаются выйти из трудных положений.

А вот задачи мы решали сильнее. Более трудные. И объясняется это очень просто. У нас был очень высок престиж работы научных сотрудников в прикладных областях. И талантливые математики с радостью шли в эти области. А на Западе талантливые математики предпочитали университетскую карьеру. И поэтому наша первая команда математиков соревновалась, по существу, со второй командой математиков Запада. И мы явно выигрывали.

Когда я вернулся, сделал несколько докладов, в том числе у Лебедева, у нас в вычислительном центре. Докладывал я и в военно-промышленной комиссии. Я говорил очень оптимистично. Никакого намека на возможность проигрыша в холодной войне, наше отставание я не заметил.

Прошло года три-четыре, и мне снова пришлось оказаться за границей, на этот раз во Франции, в Фонтенбло. Тогда там существовал такой центр ло управленческим системам, который принадлежал НАТО. Вообще-то, что меня туда пригласили, это было недоразумение. Но тем не менее так случилось. Там было очень много интересного. В частности, я там встретил группу русских инженеров, которые были изгнаны из Советского Союза в конце двадцатых годов – в конце двадцатых годов, не во время революции. И они там прекрасно работали и решали самые трудные задачи.

И там я увидел, что ситуация за эти годы качественно изменилась. Что же произошло? Вот это очень важно понять. Шел повальный переход от «ламп» – ламповых вычислительных машин – к транзисторным. Полупроводники не давали сбоев, эксплуатация их стала очень простой и дешевой, они занимали мало места. И вычислительная техника начала внедряться в самые разные области деятельности людей – коммерцию, управление производством, составление расписания железнодорожного транспорта и так далее. Причем машины в основном делались универсальными.

А у нас в то время основным заказчиком вычислительной техники был военно-промышленный комплекс. И мы стали делать машины, специально ориентированные на конкретные технические задачи. Это было проще, но это ограничивало круг возможностей.

После этой командировки я пошел к академику Лебедеву и ему все это рассказал. Я говорил, что мы делаем две ошибки. Первая: мы перестали развивать универсальные вычислительные машины, а только с ними связано будущее. И второе: мы перестали интересоваться внедрением вычислительной техники в необоронную сферу.

Лебедев развел руками и говорит: «Никита Николаевич, я и без вас это все знаю». Я говорю: «Конечно, знаете. Вот и Глушков то же самое говорит, и Поспелов». Короче говоря, ученые прекрасно понимали, в чем дело, а Лебедев говорил: «А вы знаете, чего я боюсь? Я боюсь, что даже нашу линию БЭСМов – оригинальную линию развития вычислительных машин – тоже однажды прикроют».

Я выступал несколько раз с докладами по этому поводу. Ну, образовалась группа союзников, которые прекрасно понимали, что надо прежде всего развивать универсальную вычислительную технику и делать вычислительную технику коммерчески выгодной.

Беда была в том, что в нашей экономике царствовали производственные монополии. В пятидесятых годах, когда жизненные интересы Советского Союза заставляли добиваться равенства в вооружениях, наверное, такая монополизация отраслей была выгодна. Каждая отрасль действовала как своеобразный цех единого завода. Очень жестко регулируемая Госпланом. Но когда стало ясно, что мы сравнялись с Америкой в области ракетно-ядерного вооружения, когда опасность ядерного кошмара отошла в сторону, стала ясна необходимость вообще полной перестройки нашей технологии.