На коллегии выступили многие другие академики и руководители российских научных и образовательных центров. Лейтмотив их выступлений был один: идея организации суперкомпьютерной сети вычислений в России – прекрасна, все с удовольствием подключатся к ней и будут участвовать в этом благом деле, нужно лишь тщательно продумать и организовать эффективное управление этим могучим и сложным организмом. Кроме этого, было высказано немало интересных предложений об использовании суперкомпьютерного центра. Например, создать информационный центр с обширными базами данных, большую заинтересованность в котором проявило МЧС. Или более точно просчитывать энергетические потоки на территории страны, что будет крайне полезно для РАО ЕЭС России (эта мысль прозвучала в выступлении начальника управления стратегического развития РАО ЕЭС России Кучерова). При помощи волоконно-оптических линий связи к суперкомпьютерному центру подключается МГУ имени М.В.Ломоносова, на очереди другие ведущие вузы страны. Для новых компьютерных мощностей разрабатываются новые математические методы, причем делают это в основном молодые люди – об этом рассказал директор Института математического моделирования Борис Четверухин. В общем, заседание коллегии Министерства науки оставило приятное впечатление: от традиционных рассуждений о гибели науки и ее недофинансировании ученые перешли к постановке актуальных задач и выработке конкретных мер для их решения.
Юрий Левада
«Время вынужденных поворотов»
Кончаются девяностые годы, уже получившие в российской истории имя «постперестроечных». Постперестроечное время – то, которое было после Перестройки. Что мы еще можем сказать о нем, мы, которые в нем жили и будем жить неизвестно сколько?
Лицом к лицу лица не увидать; большое, говорят, видится на расстоянии. Но у нас есть специалисты по рассматриванию лица к лицу-художники, набрасывающие мелом на асфальте у нас под ногами мгновенный портрет: аналитики, не только фиксирующие биение пульса в данную минуту, но и выстраивающие динамику в поисках тенденций – короче говоря, социологи.
У одного из известных социологов страны, директора Всероссийского центра изучения общественного мнения, доктора философских наук Юрия Александровича Левады я и прочла недавно поразившее меня определение: «время вынужденных поворотов».
«Подтвердилась и стала как бы легитимной главная особенность всех (не только экономических) преобразований в российском обществе: они могут осуществляться не по воле и замыслу какой-то организованной группы, а лишь в «вынужденном режиме», под давлением обстоятельств и в сложной игре противоречивых влияний внутренних и внешних сил».
– Главный упрек российской истории до сих пор состоял в том, что ее развитием всячески стремились руководить из Центра – будь то царское правительство или Кремль, и что развитие это шло, в отличие от европейской истории, не по естественным законам, а по кем-то составленным и уже потому невыполнимым, ущербным планам.Так чем ваше «вынужденное» развитие отличается от естественного, как во всем нормальном мире?
– Когда говорят о «естественном» развитии, предполагается, что все созрели, все готовы, «растение» нормально выросло из зерна. А нас вечно что-то застает врасплох.
За последние полтораста лет третий раз наше общество оказывается в ситуации, к которой оно готово не было. К которой потом приходится приспосабливаться – и тем, кто этого хотел, и кто не хотел, и тем, кто об этом вообще ничего не знал и не думал. Первый раз после «Великой реформы» шестидесятых годов прошлого века все слои пытались приладиться, и у всех получалось не слишком хорошо.
– Но там-то как раз был план, реформаторы прекрасно понимали, что они делают и чего хотят достичь.
– Полагаю, вы преувеличиваете дальновидность и целеустремленность российских реформаторов. В нашей литературе прекрасно описано, какая растерянность овладела тогда обществом. И самое главное: так и не возникло устойчивой модели существования общества, с механизмами согласования интересов и собственного развития. Наоборот, произошли внешние военные потрясения, и все пошло вразнос.
А потом «случился» 1917 год.
– Знаете ли, трудно представить себе перемены, производимые более твердой руной, чем руна большевиков. Страну в модернизацию они волокли буквально за шкирку, самыми бесчеловечными методами…
– Это теперь, задним числом легко наделять события жесткой, спрямленной логикой, а тогда…
Всего, что тогда случилось, вообще-то говоря никто всерьез не ожидал, не готовил и не представлял себе того, что из этого получилось.
А потом, через известное время, эта система вдруг обвалилась. Опять-таки никто этого в таком виде не ждал. Если и ждали, и хотели, то чего-то другого. И опять всем, слева направо и сверху донизу, пришлось к этому приспосабливаться. И вся наша жизнь- попытка человека и всех групп человеческих приспособиться к тому, что как будто с неба свалилось.
– Разве бывает по-другому? Вот Великая французская революция: ввязалась куча народа, а того, что получилось, не ожидал вообще никто!
– Конечно, «естественное развитие» – всего лишь теоретическая, идеальная модель, на самом деле так не бывает ни в простой человеческой жизни, ни в жизни об' щества. Но все же обычно имеется в виду процесс, предполагающий некую преемственность, постепенность, вырастание, прорастание и перерастание одного в другое.
– А у нас-от революции к революции?
– Это гегельянцы и марксисты считают революцию локомотивом прогресса. Между тем в большинстве стран мира все современные общественные институты формировались без революционных переворотов. Наоборот, как раз там, где пути модернизации оплачивались многолетними и кровавыми катаклизмами, они оказывались наименее эффективными. Самый убедительный пример тому, к сожалению, наш отечественный. Опыт двух столетий позволяет сделать вывод: революции – не столько локомотивы, сколько катаклизмы истории.
А наше развитие по ряду обстоятельств носит характер таких ступенек: все плоско, плоско – потом обвал, вниз, вверх, но непременно обвал.
– Что характерно именно для «вынужденного» развития?
– Вынужденные перемены обычно совершаются «чужими» руками, то есть старыми институтами и людьми, положение и политическое воспитание которых не соответствует содержанию перемен. У нас роль проводника перемен была вынуждена взять на себя верхушка партийно-государственной номенклатуры – прежде всего ради спасения собственного статуса, ну и в попытке сохранить страну как мировую сверхдержаву. Какую-то роль, как обычно, играли амбиции нового (и последнего) поколения советской правящей элиты, но роль заведомо подчиненную. Все эти люди двигались в фарватере происходящих процессов, но они совершенно не могли играть роль «впередсмотрящих» или прокладывающих путь.
Вынужденные перемены неизбежны, поэтому все вынуждены их признавать и считаться с ними. Помните, как полукоммунистическое правительство Примакова представило парламенту столь жесткий монетаристский бюджет, что его не решились бы отстаивать и реформаторы!
Врожденный порок вынужденного процесса – его хаотичность, неуправляемость. Многие сетуют на отсутствие порядка, но ведь именно это помогает поддерживать определенный баланс разнородных тенденций, избежать катастрофического распада общества. Конечно, такого рода механизм общественной самоорганизации малоэффективен, неизбежно приводит к большим потерям (экономическим, правовым, нравственным), но иной-то регулирующей системы нет…