Поэтому, в частности, лишены смысла суждения относительно «неподготовленности» общества (советского, российского) к переменам. К событиям исторического масштаба – а как бы их ни оценивать, мы имеем дело с такими феноменами – терминология запланированных мероприятий неприменима. Упрямая наша традиция, стереотипы нашего социального мышления принуждают исследователей, рассматривая современные проблемы, искать, «кому выгодно» и «кто виноват». Но единственно серьезным представляется анализ реальной ситуации и возможностей выхода из нее («что было возможно?»).
– Так что же получила страна в результате десятилетнего движения по узкому коридору возможного? Что именно оказалось возможным – и осуществилось? Все ли возможное осуществилось?
– Ну, легче всего сказать, что не получилось – судя по всему, и не было возможным. Так и не сложились социальные механизмы саморазвития общества, так и не появились социальные слои, достаточно четко осознающие свои интересы и организованные настолько, чтобы эти интересы отстаивать. Следовательно, пока у российской демократии нет серьезной социальной опоры в обществе.
Может быть, самое важное: не выросла, не сложилась новая социальная и политическая элита общества – его наиболее активная, одаренная, думающая, ищущая «голова». Роль «мотора» все еще выполняют либо слегка переориентированные старые (партийно-советские) кадры, либо выбившиеся из ряда современные ловкие – и ничем более не отмеченные, кроме ловкости,- люди.
Есть явления преходящие и явления необратимые. Суета, истерика – проходят; реальные плоды перемен – остаются. Но сегодня эти реальные плоды кажутся только разрушительными: сломана и не возвратится – что бы ни происходило – старая монолитная система единомыслия и единодушия, изоляции от всего мира и от собственной истории.
Но еще был и глоток свободы, произошло и сближение с остальным миром. Все это сегодня подвергается испытанию на прочность, и часто этого испытания не выдерживает. Что тонко – порвется, а кое- что важное останется. В общем, не так и мало для нескольких лет – есть что терять и что стоит защитить от старых и новых напастей.
Беседа записана Ириной Прусс Фото Виктора Бреля
Кто мы? Какие мы? Откуда мы?
Все равно человек один не может ни черта».
Хэмингуэй.
Отдельная историческая группа людей – родовая община, малое племя, обособленная популяция – тоже не может ничего. Она обречена на биологическую деградацию и вымирание.
Таковы законы биологии, популяционной генетики. Обособленная, замкнутая в себе – и, стало быть, «чистых кровей», как выражаются национал-патриоты, или обладающая «генетической однородностью», как это называют специалисты. Искать такую однородность и защищать ее, считает видный геногеограф Юрий Рычков, – «это все равно, что утверждать, будто наши нравственные ценности по своей природе ничем не отличаются от хозяйственно-полезных качеств той или иной породы скота».
Более того,утверждать подобную генетическую однородность значит «настаивать на том, что данный народ находится вне истории, выпал из мирового исторического процесса». И напротив – чем шире и разнообразнее набор генов, которыми располагает популяция, этнос, народ, тем выше его биологическая жизнестойкость, способность применяться к различным условиям среды, возможность для возникновения различных генных комбинаций, от чего в большой степени зависят духовные задатки и талантливость народа. И, стало быть, люди, ратующие за абсолютную чистоту крови своего народа, – первые враги этого самого народа.
Восточные славяне впитали в себя кровь балтов, угро-финнов, ираноязычных (скифы и аланы) и тюркоязычных (кипчаки, тюрки, татары) племен. Может быть, именно поэтому генофонд народов бывшего СССР сохраняет в себе максимум свойств общечеловеческого генофонда. Установление этого факта для лаборатории генетики человека Института общей генетики, которой руководил Юрий Григорьевич Рычков, было полной неожиданностью и поставило науку перед серьезной и загадочной проблемой.
Обращаясь к реалиям жизни, мы видим, что естественный процесс как раз и вел народы, живущие сейчас, через постоянные контакты, смешения, взаимопроникновение. (Как яркий пример такого процесса – образование британского народа, о чем см. заметку О.Дмитриевой на стр. 46).
При этом круг генетического родства и генетических влияний оказывается очень широк. В сентябре этого года в Кембридже в Институте археологических исследований состоялась конференция «Разнообразие человека в Европе и вокруг нее». Как сообщил российский участник конференции Андрей Козлов, директор Института лорд Колин Рэнфрю сделал несколько примечательных в этом смысле замечаний. Рэнфрю сказал, в частности: «Главное: без Восточной Европы ничего не понятно в истории индоевропейских народов. Мы не можем понять генетическую историю Европы, не разобравшись с тем, что происходило вокруг – на территории бывшего СССР, в Средней и Центральной Азии». Рэнфрю призвал генетиков вовлекать в исследование максимально большое число ныне живущих и исчезнувших народов и идти вглубь истории настолько глубоко, насколько это позволяют современные технологии.
В публикуемой ниже подборке мы знакомим читателя с тем:
– как распространен ряд генов у современных народов Евразии и какие исторические процессы эта картина рисует – статья Н. Максимова на стр. 36;
– как генетики изучают историю генов и историю людей и народностей, выступающих носителями этих генов, – статья О.Евграфова на стр. 48;
– можно ли напрямую исследовать генетический материал наших далеких предков и тем вооружить историков новым знанием – заметка И.Овчинникова на стр. 55;
– как антрополог представляет себе процесс сложения восточных славян и его результат – статья Г.Зеленко на стр. 56.
Никита Максимов
Геногеография – путь в наше прошлое
«Мы стоим у края необъятного моря. Тысячи различных драгоценных или вредных веществ – генов – растворены в этом море… И это море волнуется. Неслышными взрывами ежеминутно взрываются в них мутации, давая нам новые ценности или отравляя это море новыми ядами. Медленно расползаются диффузион ными процессами эти гены, захватывая все новые и новые зоны. Сложными по* токами переливаются, смешиваясь и крутясь, разноцветные струи, рождая новые комбинации генов, часто не ведомые человеку… Имя этому морю – генофонд. Познать, понять и овладеть его взволнованной многосложной жизнью – наша благородная задача!» Так написал в 1928 году Александр Сергеевич Серебровский. Гены и история человечества – проблема, которая волнует ученых и в наши дни.
Понятие геногеографии было введено Александром Сергеевичем Серебровским в 1928 году. Юрий Григорьевич Рычков был одним из самых талантливых ученых, работавших в этой области. Его сын, Сергей Рычков вместе с сотрудниками лаборатории геногеографии Института общей генетики РАН продолжают его работы. И главное в них – с помощью особых математических методов перевести данные об анализе ДНК на географическую основу. То есть показать, каким образом по современной генетической карте человечества можно прочитать сюжеты из его истории. Публикуемая ниже статья основана на беседах с кандидатом биологических наук, заведующим лабораторией геногеографии Института общей генетики РАН Сергеем Юрьевичем Рычковым.