Галина Вельская
Игра «Шекспир»
Природа, угадав ищущего, сама идет ему навстречу.
Спор о том, кто был Шекспир, не утихает. Двести лет ученые мужи ломают копья, демонстрируя свою ученость на интеллектуальных ристалищах, черпая все новые доводы в реконструированной ими же самими елизаветинской эпохе. Два года назад* журнал рассказывал о только что вышедшей тогда книге И. М. Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса», поистине разорвавшейся бомбе в шекспироведении. Глубина и тщательность исследования многих просто заворожили, сделав апологетами гилиловской идеи. Но далеко не всех. Известная переводчица Марина Дмитриевна Литвинова, многие годы бившаяся над загадкой Шекспира, не поддалась чарам исследователя. О ней и ее оригинальной гипотезе, последнем слове в шекспироведении, — сегодняшний наш рассказ.
* «Знание — сила», 1998, № 2, «Тайна Шекспира разгадана? Да здравствует тайна!»
Если случайностей много, это уже неслучайно. Вот пример. Случайно вдруг слышу, что некая жен шина по имени Марина Дмитриевна Литвинова пытается узнать, кто был Шекспир. И это после того, как Илья Гилилов выпустил толстенную книгу, где с блеском и с великим знанием подробностей предложил ошеломляющий ответ на этот вопрос. Потом опять-таки в случайном разговоре со знакомым вдруг узнаю занятную историю о какой-то его соседке по дому, которая в застойные времена преподавала Библию кэгэбешникам. Бред какой-то, думаю про себя. Ну может быть такое? «А теперь занялась, кем бы вы думали? Шекспиром, прямо-таки заклинило ее». Я, как в воду, — Литвинова?
Он: — А откуда вы знаете?
— Телефончик дадите?
Такой вот случай. Какие бесценные подарки преподносит подчас жизнь!
Я позвонила сразу, и она сразу ответила. И говорили так, словно прервался давний разговор, а тут вдруг снова телефон заработал — так на чем мы остановились? Оказывается, она только что из Америки. Зачем ездила? «Читать «Аргенис» Джона Барклая, потрясающая книга! Она вышла на латыни, в 1621, Барклай вскоре умер, а король Яков приказал срочно перевести ее, и перевод был сделан, и представьте так, как будто именно он и есть оригинал. За этим, думаю, Френсис Бэкон, ну а «аргенис» это ведь в данном случае «девственница», конечно, жена графа Рэтленда». Для тех, кто не читал книгу И. Гилилова, скажем, что именно супруги Рэтленды, по версии автора, и выступают под именем Шекспира. Так что я сразу попала в жар событий и разбирательств и почувствовала их накал.
Я часто думаю, как люди распознают друг друга? Не словами же они рассказывают о себе? Хотя, конечно, и словами тоже, но главное, наверное, интонации, спешащие слова, придыхания, растянутые гласные или вдруг — изумление, усмешка — та масса ухищрений и у каждого особенных способов говорения, выдающих человека с головой, что никаким словам сделать не под силу.
Титульный лист книги Густава Селенуса. Здесь — вся зашифрованная история появления Уильяма Шекспира.
Я узнала ее сразу. А потом только с радостью убеждалась в своей неошибке. А то, о чем она говорила, было просто ее главным занятием теперь. И от такой, как она, я готова была слушать любые слова, и если это — Шекспир, почему бы не о Шекспире?
Кстати, вы же прекрасный переводчик, зачем вам вся эта суматоха с ним? Сколько уже есть ответов — претендентов на имя и жизнь гения? Сто, двести? И вы туда же.
— Вас это интересует? Правда? Идея пришла самым естественным образом. Я писала работу о переводах «Гамлета» на русский, их двадцать, я их сравнивала, вчитывалась, читала французских и немецких авторов о «Гамлете». У меня и вопроса не было, кто Шекспир. Шекспир и Шекспир. Но я решила узнать его биографию, невозможно переводить, не зная событий жизни автора, потому что творчество — это большею частью рассказанная жизнь. А Шекспира я обожаю, это — какое-то космическое чувствилище, так чувствовать боль, так знать человеческую натуру и так об этом говорить! Когда я прочла биографию Шекспира, почувствовала, что ненавижу его, ненавижу? Если бы встретила, руки бы не подала, это ужас, а не человек! Человек отвратителен, когда он дает деньги в рост ближним, а если ему не возвращают, подает в суд. Как может быть, чтобы это был Шекспир? Тот, кто говорит устами героя в «Венецианском купце»: «Ты же мой друг, у меня сейчас нет денег, но раз тебе так надо, иди к ростовщику и бери от моего имени». И это написал ростовщик и душегубец? С этого времени мысль, что Шекспир это кто-то другой, меня не оставляла. А потом мне дали книгу Ф.Шипулинского «Шекспир — Рэтленд» — книга 1924 года. Я абсолютно ему поверила. Хотя, честно говоря, о Рэтленде впервые узнала из этой книги, но главное — не ростовщик…
К этому времени как раз относится та сенсационная история с преподаванием Библии, о которой я подумала — бред.
А случилось все вот как. В начале семидесятых годов были организованы «Курсы переводчиков при ООН» для высокопоставленных и особых чиновников. И друзья думают, как бы туда пристроить Марину. У нее родился второй ребенок, денег не хватает, а на курсах платили хорошо. Думали и придумали. Художественная литература, особенно английская классика, полна библеизмами, аллегориями, аллюзиями и просто библейскими сюжетами. Как их переводить, никто не знал, Библия в стране — запрещенная книга, и переводчики делают чудовищные ошибки. Вот и предложили ей провести несколько семинаров по переводам библеизмов. И она согласилась. В первый же день кто-то спросил: «А Моисей и Иисус Христос — это одно лицо?» Стало ясно — начать нужно с самого начала, с Библии.
Обратились к Литвиновой, конечно, неслучайно, она была редактором замечательного фразеологического словаря Кунина. А библеизмы — чем не фразеологизмы? Сам Кунин, узнав о ее семинаре, подарил ей роскошный японский справочник, в котором сотни страниц были посвящены библеизмам. Подарили и Библию. И двадцать лет подряд (!) она читала этот курс лекций. Курсы, конечно, были закрытыми, официального названия не имели, а в ведомостях, в графе «название» значилось «Литвинова».
Старинная гравюра с изображением театра XVII века. На переднем плане — персонажи Шекспира — Фальстаф и госпожа Куикли.
Долгое время загадка Шекспира жила в ней подспудно, не обременяя и не отвлекая от главных занятий. Но в середине восьмидесятых в книжке «Шекспировские чтения» она прочла статью некоего И.М.Гилилова. Гилилов тоже «запал» на Рэтленда и тоже после книжки Шипулинского. Но у Гилилова она почувствовала такую глубину и знание эпохи, что тут же нашла его. Их разговоры были тем хворостом, что разжигают огонь. Для нее с этих разговоров началась новая эпоха жизни.
В это время умирала мать, и долгие сидения у ее постели, когда бессилен помочь и можно только разделить боль и страх, превратились в размышления о Шекспире. В глубине личного переживания рождался тот глубинный интерес, который впоследствии поражал ее самою интуицией и прозрениями. Теперь уже интерес этот требовательно заявлял о себе, и о том, чтобы заняться чем-то другим, не могло быть и речи. Мама умерла, нужно было браться за Шекспира, и рождение внука в это же время не стало помехой, скорее, наоборот, указанием судьбы.
— Но почему нужно было им заниматься? Доказали же в конце концов Шипулинский и Гилилов свою идею и вы с ними согласились?
Так-то оно так, но к этому времени стало казаться, что «туфелька» эта все-таки жмет, не с той она ноги. Закравшееся сомнение, поначалу неясное, чисто интуитивное, вдруг обрело свою плоть. На горизонте Литвиновой появляются известные сатирики XVII века Джон Марстон и Джозеф Холл. В одной из своих сатир Холл пишет о некоем человеке по имени Лабео, осыпая его градом насмешек. Прототипом Лабео, как становится ясно, является Шекспир, поскольку упоминаются его «Венера и Адонис» и «Исторические хроники». И Холл говорит в своей сатире: «Уж коли ты пишешь, пиши один» и далее: «Я ругаю его, но с него, как с гуся вода, — он всегда может спрятаться за другого». Из этого следовало для нее два вывода, что Лабео — Шекспир и что пишут под этим именем по меньшей мере двое. Марстон, ответив на эту сатиру, обнародовал, кто кроется под именем Лабео, — Бэкон. Он назвал его девиз «Mediocria firma» («Средняя линия — наиболее надежна» или по-русски: «золотая середина»). И все бэконианцы с этим согласились, более того, для них это — еще один довод в пользу их идеи.