Для непосвященных скажем, что в споре о Шекспире наиболее многочисленны две группы специалистов — стратфордианцы, те, кто считает Шекспиром Шакспера, то есть актера и ростовщика, родом из Стратфорда, и бэконианцы, считающие, что Шекспир — это скрывающийся под псевдонимом Бэкон, обожающий тайны и мистификации, самый могучий и светлый ум елизаветинской эпохи.
Френсис Бэкон, тайна сопровождала его с рождения.
То, что Бэкон — один из главных претендентов на авторство, естественно, Литвинова знала, так как проработала все основные доказательства бэконианцев. Хорошо знала она, конечно, и Спеллинга, крупнейшего знатока Бэкона, который пишет, что Бэкон… не обладал поэтическим даром. Итак, двое, возможно, что двое.
На столе у нее титульный лист Первого Фолио шекспировских произведений. Она так долго на него смотрела, что видит в мельчайших деталях даже, когда закрывает глаза. Уж очень он странный, этот портрет на титульном листе! С него смотрит на вас лицо-маска, виден даже ее край — линия от уха к подбородку. Голова посажена на широкий, как поднос, крахмальный воротник, она точно витает над плечами. Но главное — рукава, левый пришит задом наперед, спереди таким образом оказывалась задняя пройма. Такой казус не мог обойти никто, и объясняли его промахом молодого художника, недостаточной его опытностью. Но это — абсурд. В то время во всей Европе и, конечно, в Англии обычным средством распространения информации были эмблемы, импрессы, всевозможные криптограммы, «говорящие» титульные листы. Такие титулы украшали сочинения Кеплера, Бэкона, Бертона, Селенуса, Джона Дэйвиса. И объяснить титульный лист Первого Фолио ошибкой неопытного гравера значит не знать этой издательской практики. Первое Фолио делали два самых крупных издателя того времени, с огромным опытом и знаниями. А за ними стояли лорд Пемброк и Френсис Бэкон. Об ошибке не могло быть и речи: они прекрасно знали, что такое Шекспир, и Фолио издавали на века — потомкам. Тогда в чем дело? Разгадка была где-то близко, этот портрет преследовал, мешал жить, он загонял ее в угол до тех пор, пока однажды ночью не приснился. Утром она знала разгадку — изображены две правые руки, одна спереди, другая — сзади. И это значит только одно: их было двое.
Догадавшись, она тут же получила подтверждение своей догадки. Известен еще один титульный лист — на первом издании сонетов. Там человек изображен зеркально по отношению к нашему портрету, и одна его рука от плеча плотно закрыта накидкой, так, как будто ее и нет вовсе. Теперь она прочла ребус легко: сонеты писал один из двух — Поэт. Первое слово в подписи к этому портрету было — «зеркально». Она не ошиблась. Интересно, что «зеркальность» продолжалась. Одним из составителей Первого Фолио был известный поэт того времени Бен Джонсон. За сонетами стоил неизвестный издатель, господин Джон Бенсон… Она была счастлива, летала на крыльях, еще бы — важное открытие, один шаг к раскрытию великой тайны.
В одиннадцать лет Роджер становится пятым графом Рэпиеидом, богатым, независимым и знатным.
А зачем она вообще нужна была, эта тайна? Казалось бы, человек так умен и талантлив, он — гений, Шекспир, зачем ему таиться и прятаться, почему не гордиться?
Оказывается, это вопрос нашего времени, а не того, четырехсотлетней давности. Но главное — для людей того времени тайны не было. Круг, в котором вращались, в котором жили и которому принадлежали эти люди, был вполне осведомлен, знал мельчайшие подробности жизни и судьбы тех, кто писал под псевдонимом Шейк-спиа, а наиболее одаренные даже делали их героями своих стихов и пьес. Нужно только хорошо покопаться, и явное для них, станет явным и для нас.
Так думала Литвинова, окрыленная своей небольшой победой. Но это не было всей правдой, потому что Средневековье, на самом деле, обожало тайны. Одним из ключевых слов XVL века было слово тайна — arcana. И тому были причины. К концу XVI века умственные странствия по схоластическим пустотам заканчивались. Размышления над отвлеченными вопросами бытия стали опираться на научные открытия, перевернувшие все прежние представления о мире, приходилось создавать и воспринимать новую реальность. А ломка старого всегда опасна.
Опасности обступали ученых и мыслителей, вставших на путь войны с постулатами догматического христианства. Осужден и сожжен на костре в 1553 году ученый, врач, астроном, астролог Мигель Сервет, а в 1600-м католики сожгли Джордано Бруно. И все это — в елизаветинское время, при жизни наших героев. Это во-первых.
Во-вторых, традиционно считалось, что если знания сделаются достоянием черни, благородные идеи и учения станут с течением времени своей противоположностью и ими воспользуются политики. Это и в наши времена происходит сплошь и рядом.
Служению тайне были подчинены и эмблематика, геральдика, символика. Филипп Сидни, например, взял себе в качестве эмблемы изображение Каспийского моря, потому что сам по себе был человеком замкнутым, как и это закрытое море. И в этом — намек на тайну.
К тайнописи разных видов прибегали и для того, чтобы обойти какой- то запрет, засекретить могли и какое- то событие, и тогда в ход шли все виды тайнописи — от буквенных и цифровых кодов до загадочных картинок на титульных листах. Это было вполне в духе, стиле, традиции елизаветинской эпохи — эпохи рыцарских турниров, поединков, когда «весь мир играет комедию», и реальность — всего лишь не всегда удачно разыгранный спектакль.
А вот так изображен Шекспир на титульном листе второго издания сонетов 1640года — зеркально к портрету Первого Фолио, одна рука его закрыта накидкой, как будто ее нет вовсе.
Титульный лист сборника эмблем Генри Питчема «Минерва Британка», 1612 год
С титульного листа Первого Фолио шекспировских произведений смотрит вот такой Шекспир, портрет-маска, но главное — рукава, левый пришит задом наперед..
Итак, разобравшись с рукавами на титульном листе и теперь уже будучи совершенно уверенной, что под псевдонимом сокрыты два человека, Литвинова все равно не знала, кто они. Вопрос оставался. Почему не устраивал теперь Ши пул и некий? Потому что для него это был один человек — Рэтленд. Она же знала, что их было двое. Но почему не устраивал Гилилов, доказывающий, что это супруги Рэтленды? Да потому что ей было ясно, что здесь замешан Бэкон, а в концепции Гилилова ему не было места.
В Англию Литвинова поехала на деньги, собранные американскими друзьями (отдельно они собрали ей еще и на компьютер!) Вряд ли их так уж занимал вопрос Шекспира, да простит читатель эту кошунственность! Дело было в Литвиновой. Они вдруг оказались втянутыми в ее орбиту, где Бэкон, Рэтленд, да и сама королева с их прихотливой жизнью и тайнами располагались естественно и живописно. На них вдруг дохнуло само Время, совсем даже не ушедшее, а где-то притаившееся и вызванное, и явленное, как иллюзионистом, ее властной рукой. А такой жест … да есть ли вообще ему цена?
Здесь, в Англии, она читала и размышляла о Бэконе, погружаясь в его жизнь.