Как бы ни был примитивен биоиндикатор Риты, этот полуцветок-полукомпьютер считался самой современной техникой в квартире. Мой старенький лаптоп-«сонька» давно удивлял знакомых. Некоторые даже высказывали предположение, что он собран еще в XX веке. «Почему бы тебе не поставить нормальную тачку?» — спрашивали они. Обычно я отвечал, что у меня и так все есть бесплатно в Университете: а дома мне, кроме электронной почты и редактора, практически ничего не нужно. Когда меня выгнали из Университета, денег на новую технику все равно не хватало. Да и те игры, в которые я играл, не стоило устраивать дома: через Нет-кафе и различные Инфо-центры гораздо удобней заметать следы.
Существовала и еще одна, более глубокая причина такой самоограниченности. Я всю жизнь старался ни к чему особенно не прикрепляться: ни к людям, ни к городам, ни к работе, ни к технике. Забираясь поглубже в воспоминания детства, я видел, откуда происходит эта отчужденность. Слишком быстро прошел тот светлый период жизни, когда родители кажугся самыми большими, самыми умными и самыми красивыми людьми на свете. Уже в школьном возрасте я видел, что мать — обычная истеричка, далеко не умная, но настойчивая в своем желании контролировать все вокруг… или хотя бы в своей семье. А отец — замкнувшийся в себе пьяница, в котором погиб художник. Тем не менее, при всех ссорах и постоянной нервозности, их союз был крепким, как симбиоз водоросли и гриба в лишайнике. Ее окрики и его окурки — чем дальше рушился мир вокруг них, тем крепче была эта связь, основанная на простом психологическом дополнении, которое иногда называют любовью. В свою сеть они пытались затянуть и меня. «Зачем ты закрываешься в комнате? Что ты от нас прячешь?» — кричали они. А я, тогдашний школьник, не мог понять, чего они хотят: ведь я ничего не прятал, я просто читал «Последнего из Могикан» и не хотел, чтобы мне мешал их шум с кухни. С годами я учился закрывать за собой дверь все лучше и лучше: я не проживал больше года в одной и той же комнате общежития, я не имел друзей — да-да, как герой Лермонтова, я имел лишь приятелей, но не друзей, у которых плачутся на плече. Я ненавидел все эти русские «разговоры по душам», эти пьяные кухонные «ты меня уважаешь?», когда выворачивают свое грязное белье друг перед другом, заставляя тебя делать то же самое, заставляя связываться с другими таким сомнительным «душевным родством».
Но все же я был связан. Прежде всего с родителями — не так-то просто плюнуть сразу на все. Еще одна форма псевдолюбви, какой-то инстинкт человеческий — вылетевшая бабочка вряд ли испытывает такие чувства по отношению к питавшему и защищавшему ее кокону. Но человеку вбивают: так просто не улетишь, нужно делать что-то для них, ведь они столько делали для тебя, они часто про это напоминали. И я учился на все пятерки, чтобы они показывали потом грамоты родственниками и соседям, я разгрызал чертов камень науки в своем институте, работал и снова учился… И в то же время учился не связываться, учился захлопывать дверь. Я играл на чужих гитарах, жил в чужих городах, совращал чужих жен. Я нашел странное удовольствие даже в самом акте покидания разных учреждений, стран и людей. Но и мир не стоял на месте, он шел за мной по пятам, становясь все более изощренным в своей цепкости. И нужно было бежать все быстрее, с почти пулеметной частотой захлопывая за собой двери ловушек. Блокнот, ручка, какое-нибудь чтиво и плеер — в рюкзаке, и немного денег, заработанных на случайных работах, — в кармане. Вот все, к чему я шел. И как только дошел, появилась Сеть.
По первому впечатлению, Сеть позволяла порвать еще больше связей, скинуть еще больше оболочек. Даже имя.
Насчет имени мы часто спорили с Жиганом. Он соглашался, что возраст, пол, происхождение, профессия зачастую и вправду лишь ненужные условности, оставить которые «по эту сторону экрана» — одно удовольствие. Но имя?.. Нет такого человека, который не стремился бы как-то выразить свою индивидуальность, говорил Сергей. А как подтвердить подлинность этого выражения, если не именем? На этом, рассказывал он, часто засыпаются даже самые крутые хакеры. При всем их опыте конспирации нет-нет да и вылезает древнее желание шепнуть по секрету всему свету: «Это я сделал, это я!».
Чушь, возражал я. Какое отношение к индивидуальности имеет какая- то бирка из букв? Желание «засветить» имя — это скорее комплекс неполноценности, жажда получить признание своих заслуг в социуме. Если ты действительно Личность — тебе не нужна вся эта бюрократия доказательств и подтверждений. Ты можешь сменить хоть тысячу имен — если ты Личность, от тебя не убудет. «Как Бог?» — спрашивал Жиган. «Не совсем, — отвечал я. — Ведь «Бог» это тоже имя…»
Погруженный в подобные размышления, я закрыл дверь квартиры и стал спускаться по лестнице. С некоторых пор я взял себе за правило не пользоваться лифтом — а еше раньше нечто подобное случилось в моих отношениях с Сетью. Я понял, что к ней тоже не стоит приклеиваться. Выработка иммунитета против траффической лихорадки, синдрома гестбукера, «мертвой памяти» и нескольких других сетевых болезней — все эти маленькие победы я вовремя записал на свой счет, пока Сеть была еще не столь искусна, чтобы обмануть меня. Но даже борьба с отдельно взятым почтовым ящиком однажды чуть не закончилась для меня победой ящика. Несмотря на то. что я успешно отбился от нескольких мейлин-глистов, огромные текстовые потоки почты привели меня на грань нервного срыва. Я путал имена и даты, говорил невпопад и видел наяву сны про расплывающуюся букву «ю», которую постоянно умудрялся ставить вместо точки, забывая переключить регистр на клаве. Я стал постоянно перевирать слова, читая их словно бы с опечатками, хотя опечаток там не было — они возникали лишь у меня в голове: среди папок своего почтового я шика я видел «Отравленные» и «Удавленные» вместо «Отправленных» и «Удаленных». И главное, я сам не осознавал опасности своего состояния.
Спасла меня, как ни странно, та самая 0шибка-2000, которая некоторым стоила жизни — я имею в виду несчастных паникеров типа того итальянца, который в канун Нового года из-за страха перед компьютерным хаосом снял с банковского счета сбережения всей своей жизни и буквально тут же на улице был ограблен на всю сумму. В нашем Университете обошлось без таких ужасных жертв. Однако компьютеры факультета, произведенные чуть ли не в эпоху Мин, все-таки пострадали. Правда, я так и не понял, что с ними случилось. Еше в декабре не совсем добрая фея в лице не совсем трезвого системного администратора начала уверять меня, что в новогоднюю полночь моя персоналка, так же как машины нескольких других университетских Золушек, превратится в тыкву. Однако на просьбу показать мне это превращение сисадмин отвечал тем, что сам превращался в крысу По-моему, он просто использовал шум вокруг Проблемы-2000 для того, чтобы выбить из начальства крупномасштабное обновление своего парка: новые компы были уже заказаны, но установить их обещали не раньше Старого Нового года. Пользуясь случаем, я взял отпуск и уехал на дачу, оставив приятную обязанность по приему экзаменов тем своим коллегам у которых с тыквами было все в порядке.
Первую неделю без компьютера я чувствовал себя как наркоман, лишенный очередной дозы. Ловил себя на том, что мысленно составляю письма или даже перебираю в воздухе пальцами. Зато к концу месяца появилось чувство глубокой благодарности к тем людям, которые много лет назад сэкономили на числе разрядов в электронной записи времени. Из-за вынужденного перерыва в общении с Сетью нервы мои успокоились, вернулся аппетит, а с ним и весь окружающий мир, который за годы работы успел незаметно сузиться до рамок экрана. Вскоре после этого я купил портативную «соньку» и зажил по принципу «мой компьютер — моя крепость». Самым действенным способом обороны стал отказ от всяческих апгрейдов и установки нового чудесного софта. С те^с пор мне вполне хватало лаптопа.
Да и то сказать, иногда и его бывало многовато. Два сегодняшних письма были как раз из разряда вешей, от которых мало толку, зато непонятного еще больше. Даже самые продвинутые из моих виртуальных личностей неспособны долгое время функционировать автономно. Кто-то должен ставить цели, отдавать команды. И самое хитрое — нужно тянуть за все ниточки в такой последовательности, чтобы кукла выглядела живой, а управляющий ею человек оставался в тени.