Когда причаливали,., выставляли охрану. Сгружали покойников. И никто не наблюдал, хоть кто и упадет, никто никого не искал. И не плакали по покойникам никто…
Суток семь-восемь плыли. Можно было только сидеть, а дети – у нас на руках. А если дети спали, то мы должны были стоять.
На месте (когда выгрузили в Баранаково) родилось два мальчика. Где-то взяли сахару, сосочку. Мать лежит и плачет: «Не давайте им есть. Долго будут мучиться». Так им и не дали. Похоронили их. Но мать… вернулась в Репьево.
Еще видела – старуха и шесть детей. Отец и мать не знаю где были. Меньшому было 1,5 года, старшему 9. Вот таких шесть детей были и старуха 72 года. Вот такие были чудеса…
Когда нас высадили в Баранаково, нас обыскивали, отбирали продукты. Мы первыми не пошли. Муж присмотрелся, и мы пронесли 15 кг топленого масла. И разгружали в голое поле. Ночь ночевали под открытым небом. Холодно, дождь. Наутро начали хлеб между нами делить, паек. Что отобрали у людей, нам стали выдавать. Разделили. Принесут муки, а как делить? Весов нет. Рассчитывали сколько людей – ну по стакану, верх ножом срежут ровно. А если останется – то делили ложкой. Муку с водой кипятили и масла добавляли. И это нас спасло. Это же самое масло нас поддержало.
Паек давали мало, редко и на детей давали.
На площади в Баранаково выгружали долго, дней 15, много раз и днем и ночью. Площадь была большая, загрузили полностью, тысяч 40-60 было…
И там у нас открылась дизентерия, поголовно у всех. Представляете? Никто никуда не прятался. Вся трава была зеленая, тогда она стала красная от крови, ступить негде было.
Умирали. За сутки целое кладбище. Могилы копали неглубокие, на полметра, там была вода. Кого в тряпку, кого просто так засыпали землей и все. И плакать никто не плакал.
70 детей. Все голодные они были. Они сами хотели, чтоб их закопали. Вот какой был ужас.
Как нас высадили, и прямо в эту же минуту пришли и переписали мужчин. Мужа-то сразу забрали на Галку (название речки), делать дорогу в 300 км по болоту. И сейчас эта дорога существует. Вода ледяная (июнь) выше колен. В той воде рубили лес и на себе носили. А кормили кое- как, и только в воскресенье перлового супу с конскими легкими.
Вот он и увидел там, как люди резали сами себя, как стреляли людей, яму заставляли копать. Народ разный, на все идут, чтобы выгородиться. Так существует жизня…
Люди из деревень ушли по разным причинам, а в колхозе оставались только те, кто учился на двойки в школе. 70 лет нас отучали от частной собственности, так теперь в нее трудно и верится. Молодое поколение уже не очень хочет водиться со скотом, с усадьбами, лучше, когда «все вокруг колхозное – все вокруг мое». Хозяйственников мало осталось – так, чтобы действительно был хозяин на земле, кто к ней всей душой бы прикипел.
Александр Петрович Крутов, деревня Николыцина Кичменгскс-Городецкого района Вологодской области
Вот, слыхала я, городские говорят про деревенских, что, мол, мы хитрые.
А в чем хитрость-то?! Работают и работают – никакой тут хитрости нет! Может, просто они в городе делать ничего не хотят, а мы тут – шевелимся. Крестьянин-то – он из мелочи пользу вынет. Чай, это не хитрость, это – работв! Городских-то нужда еще заставит.
Не будет в городе ничего, поголодуют они там – и они сумеют все.
И они хитрые будут.
А то как же?
Иначе никак…
Антонина Степановна Семенова, хутор Суходолка Новобурасского района Саратовской области
Дней 15 нас держали. И еще добираться до места 50 км, тайгой, только тропочкой. Я шла пешком с грудным ребенком. Мужчины и говорят: «Куда ты несешь? Брось ты его в озеро, чтобы не мучался… комарам на съедение».
И мы там стояли на учете: давали небольшой паек. Меня немного поддержало то, что дети свой паек не ели. Купить было невозможно и не на что, только разве на золото и на хорошие вещи.
И нас там собралось: Башкова, Харькина. Эти были с детьми. Избушку купили вместе. Другие пилили лес, ставили пластенки. Это было у них первоначальное жилье. А мошка? Даже под палаткой невозможно сидеть. В домах – палатка, мешковина, и под ней спят. И дымится курево в ведре от комаров. Все ходили в сетках. А клопов – это ужас!
300 г хлеба нам было положено, но его не было. 150 км от пристани, а привезти не на чем было. Нам по документу должны были дать все, что забрали. А принесли нам 15 дохлых коней. Сбруи и телег не дали. Пилили чурку и делали колесо.
Это было голое место. Куда-то их посылали жать серпами траву. Посева не произвели. Еды не привозили никакой. Никто нами не занимался. Как там помирали люди, как пухли. Ели, толкли гнилушки, мох. Траву разную.
Степан, муж, вернулся худой, страшный. Он был сердечник, его отпустил фельдшер в конце июля. Сын у меня уже был без сознания. Схоронили в августе.
Потом там восстание сделали, заговор. Это были бывшие белые. Когда мы туда приехали, там был, наверное, генерал. У него был большущий дом выстроен. Дурак не выстроит. Наверное, умный был. У него было 300 колодок пчел, меду тоннами. Все попрятано. Дом захватила комендатура. Он никому ничего не сказал, посадил свою красавицу жену и попер вверх по Бакчару на простой лодке. Все оставил. Были еще два офицера на расстоянии 3 км друг от друга и от генерала. Это были белые белогвардейцы, которые скрывались. Они были холостые, по 27 лет. Скрывались. Жили. Держали тоже пчел. Заговор сделали, не знаю, кто. В одну секунду хотели снять комендатуру, но у них не получилось. Стояли пулеметы от нас недалеко и от комендатуры. Были выстрелы, но пулеметы не стреляли. Мы были мишенью. Мужу дали винтовку, чтобы охранял комендатуру. Молодые офицеры сразу убрались…
Что было ждать? Колхоза там не предвиделось, паек нам не давали. Сидеть и умирать? Остальные разбежались кто куда. Старые жители ловили, выдавали. Много было убийств во время бега.
В сельсовете купили справку. Бланочки были в сельсовете, и на этом зарабатывали большие деньги. Мы договорились: сначала меня отправить, если я не вернусь обратно, потом муж пойдет. Сверковку мы уже отправили. Мне муж составил список деревень, по какому пути идти. Проводил 10 км. Я пошла одна.
Мужу передают, что убили женщину с маленьким ребенком: «Я думал, что это тебя убили». Когда и он вернулся, а я живая…Вот какая же я живучая, какая сильная.
Бежит речушка чистая. Я не могу напиться, у меня на спине сын и еще тряпки. Мешки на лямках, снять не могу. И мне пришлось зайти на квартиру. Здесь было домов пять, не больше. И видно меня Бог поберег. Я зашла попросить напиться. И в это время как раз гонят человек 20.
Их захватили по дороге и гонят назад. Может, за куском хлеба шли. Он их гнал верхом на коне с бичом.
Я добралась в этот день до Бакчара, это 45 км. Как и где я ночевала в эту ночь, не помню уже. Наутро опять пошла.
Один день дождь пошел, ведь это было 7-9 октября. Холода уже начались. Север, холодней нашего. Мы промокли с ребенком. И нас пустила и обогрела та семья, муж которой заведовал и охранял нас. Мне дали три или четыре картошины в очистках. И я их съела. Наутро поднялась и снова в путь.
Меня мужчина однажды подвез, я сократила путь на 40 км. Здесь меня тоже накормили. Наварили галушек из простой муки. V них был ребенок больше моего. Оба молодые. Но до тех пор они были наги, до тех пор раздеты и бедно жили. И за то, что они меня накормили, что он меня довез и денег не взял, я им своих тряпок дала. Вот какие были честные мужчины.
Маленький плакал, сидел на корточках весь путь. Чулочки абсолютно сопрели. Грудь сосал.
На пристани я уже не боялась. Я была какая-то бесстрашная. Трое или четверо суток мы ждали парохода. Есть уже нечего было. Деньги-то были, но купить-то негде было. И плыли суток четверо. Плыли до Томска. А с Томска поездом до Новосибирска. Ушла 7 октября, в Новосибирск пришла 25 октября.