Я пришла к сестре мужа, Христине. Она не пугалась. Боялись многие. Вот дядя родной говорил: «Чтобы Нюра у нас не ночевала». Потом муж, Степан пришел. У мужа документы из сельсовета. Документы у нас были хорошие. Мы по тем документам и теперь живем…
Записала Любовь Ковалева
Ольга Семеновна Калинова живет на юге, на хуторе Дамановка Даниловского района Волгоградской области. Это старушка 1902 года рождения, маленького роста, согнутая временем и трудом. Ходит, опираясь на палочку. Лицо и руки изрезаны глубокими морщинами. Но впечатление старческой дряхлости – обманчиво. Она живет в собственном доме, отдельно от дочерей, живущих рядом. Держит корову, кур, гусей, овец. За скотиной ухаживает сама, вплоть до того, что сама поит водой, принесенной из глубокого степного колодца. Ольга Семеновна – достаточно образованный человек, но не в смысле регулярного образования, а с точки зрения ее способностей к учению, к знаниям – способностей, которые она реализовывала самым удивительным образом (по буквам, нет, по звукам, определяя соответствующие им буквы, выучила стихотворение). Калинова довольно много читаем в основном районную и областную газеты, причем без очков. Регулярно смотрит телевизор.
Умер-то Ленин в Москве, а похороны-то ему делали скрозь, по районам. Ну, не похороны, а эти… митинги, что ли…
Говорит свекор: «Завтра будет митинг в Даниловке». И еще, как будто нарочно, говорит: «Може, кто поедет?». Ну мы со снохой говорим… А ведь и я ж молодая, и она молодая – месяца только четыре с мужем прожила. Мы со снохой и вцепились: «Мы поедем!» …И свекр говорит: «Я вам коней не доверю, а бычат… запрягу». А хочется ведь Ленина заховать-то! Ведь там портрет его покажут, расскажут про него… Ну запрягли тех быков в сани… А снегу было в тот год! Невозможно много!.. А Нютка, девчонка малая, за нами хочет увязаться. Кричит: «Я с вами поеду! Я с вами поеду!» Прыгает, вешается, вертится… Мы ее не хотим брать, а сказать же нам стыдно. Боимся, что свекр со свекрухой скажут: «Видишь- сами едут, а нашу дочку, свою золовку, не хотят брать». Посадили ее. Они-то думали, что мы за хутор как-нибудь выедем, а потом – или с быками не справимся, или сами вернемся. А мы настроились, чтоб обязательно доехать, чтоб Ленина заховать. Нютку на сани посадили, шубой такой здоровой накрыли, закутали. Сами – тоже ж в таких шубах, поясами подвязались. А штаны не носили тогда женщины-то. Только долгая юбка была – и все.
Когда мы поехали, еще светло было. А до полпути доехали когда, уже смерклось. Когда едут люди за сеном по этой дорожке-то, то они такие вешки ставят, чтоб не заплутать. Сосенки рубили и ставили по пути, чтоб одну от другой видно было. И вот пока нам вешки видны были, мы не боялись, а как потеряли их, то немножко испугались. А волки тогда шайками ходили и разрывали даже, бывало, людей. И скотину… Я кажу: «Машка, да что ж такое? Или это вешка стоит,, или это бирюки собрались?». А Нютка услыхала и плачет: «Девчата, я боюсь – меня бирюки съедят!» Говорим ей: «Микола не пускал, не хотел, чтоб ты ехала, а ты увязалась. Сиди!» А она: «Я не буду сидеть, я до вас пойду, а то меня тут бирюки съедят, в санях»…
Лампочка Ильича. 1925год. Фото А. Шайхета
И хотелось хорошо жить, но условия не позволяли. Сама власть пригибала всех, как будто у ней азарт в этом был.
Я хотел открыть мастерскую шорную, седельную, кожи выделывать.
Дошел до района.
И предколхоза, и предсовета написали ходатайство…
Но до сих пор ничего не решили окончательно.
Да что я, кланяться, что ли, опять им буду?! Что я – для себя только хочу выгоды? Ведь у нас в колхозе – топорище насадить некому. До чего же мы дойдем?!
Я на него не завидую, на богатство.
И не завидую на тех, которые богатые, – Бог с ними! Люди, которые с деньгами большими, всегда боятся, чтобы их не подушили да не побили. Не надо никаких денег.
Лишь бы можно было жить! Вот сейчас мне пенсию дают. Я этим очень довольна!
Я только боюсь того, что вот эта власть теряется. Растеряется власть, и, может быть, и пенсии не будет. Чем я буду жить?
Ольга Семеновна Калинова, хутор Дамановка Даниловского района Волгоградской области
Говорим: «И что ж он умер в такое время, этот Ленин?! Мы ехать боимся. А его ведь треба ховать…» (Смеется). Ехали-ехали, потом остановили мы быков. А до нас уже кто-то приближается. Мы не знаем, кто, боимся! А там кучер папиросу вот так вот потягнет, она засветится ярким огоньком. А мы думаем, трусимся: «Это ж бирюк навел на нас глаза!» Ну, потом видим: мужик на паре коней едет – слава тебе. Господи! Говорит: «Да это ж Марковы дивчата едут! А что ж то вы на ночь глядя едете?» – «Да мы едем Ленина ховать». «Во, я с дома еду за сеном, а вас шут несет вон откуда не знай зачем. Без вас ею не заховают, что ли?!». Ну, пошутил и дальше себе поехал. Тут уже мы герои – не боимся. Вот Даниловку уже видно.
Ну, приехали, а наша хата – холодная. Покуда топили, сюда-туда, тут уж пришел час идти на похороны. Хороший был день! Солнечко такое встало – яркое, хорошее. Ну, пошли. Народу – страсть Господня! Стоим. Я случайно вот так вот глядь в сторону – батюшки! Говорю: «Машка, Машка, смотри, вон батька стоит наш!» Говорит: «Да что ты!» – «Да посмотри!». Я еще смотрю – вон и Микола стоит, средний сын, а вон и Петро, младший. Все трое приехали. Мы первые к ним будем подходить или они? Думаем: уж будем до конца стоять, слушать митинг.
Ну, пришли мы тогда с площади домой. Батька говорит: «Ну дивчата, вечерять некогда, давайте ехать! Мы еще, может, проскочем пока… Давайте дров накладем на сани». Ну, положили мы дров двухметровых на обои сани и поехали. До Миуса доехали, а это – семь километров, видим – дорога забита. Да так попереносило, что ехать нельзя. Да еще и сверху сыплет снег – ничего не видно! Нам бы вернуться от Миуса-то, попереждать, пока пройдет пурга… Так нет! Ехали-ехали, а белого света не видно, все заметано – страх! И сугробы уже выше нас. Тут батька кричит: «Топчись!». Он с хлопцами вперед ушел, дорогу протаптывать. И мы топчемся. А в валенках снегу полно, холодно ногам.
Ой, Боже, порастирали все ноги до болячек снегом. Где мы, что мы – я не знаю. И уже никто не знает – ни батька, ни сыны. Ну, батька говорит: «Давайте хоть скотину не мучить. Давайте свяжем скотину и пустим ее вольно – скотина сама найдет дорогу… А мы уже будем плестись, как Бог даст. Только глядите, если кто будет дремать, то говорите, а то как задремлешь, то обязательно можешь замерзнуть!»
И вот скотина пришла – быки и кони. Ну свекруха думает: «Скотина пришла, а люди, значит, замерзли». Она тех быков и коней загоняет, а голосом плачет: «Пропали люди, пропала семья!» Она ж не знает, что мы сани побросали и за скотиной идем. Мы ее уже слышим. А батька тоже услыхал ее и кричит: «А ну. дура, не кричи – мы все живые!»
Вот такие вот похороны Ленина мы пережили! Машка потом ругалась: «И что Ленин умер в это время?! И зачем нам батько про то сказал? Заховали б его и без нас…»
Записал Валерий Виноградский
Первый отечественный трактор «Фордзон- путиловец». 1924год
На хуторе Суходолка Новобурасского района Саратовской области, где живет Антонина Степановна Семенова всю свою жизнь, моральный авторитет ее весьма высок. Все хуторские маршруты не минуют ее дом. С ней любят поговорить, посоветоваться, услышать ее суждения о событиях в деревне и за ее пределами. Почти каждый житель хутора считает своим долгом помочь бабе Тоне: ей, слепой старушке, несут молока, приносят из магазина хлеба, привозят из города конфет. А она прядет шерсть и вяжет носки – на ощупь, вслепую.
Когда Леня, муж мой, в январе 1944 пришел с войны, у него плеча не было. Рука только что на центральной жиле держалась. Он ее поднять не мог. Зиму кое-как пережили. А тут уж весна – доели хлеб-то. Солнце ярко светит, тепло стало, водичка побежала. Я сумочку ему дала – на гумно- то идти. Ну это недалече. Края-то у гумна обтаивать под солнцем стали, а там по осени просо обмолачивали. И вот зернышки-то остались! И Леня по зернышку, по зернышку – из грязи просо выбирал и в сумочку складывал. В зубы сумочку-то брал! А Женька стоит на окошке, ему видать все, кричит: «Папанька идет, папанька идет! Несет чего-то!»