Судя по всему, однако, львиная доля руды шла на экспорт. Ведь ничтожные лесные ресурсы края не позволяли реализовывать все эти бесконечные тысячи и тысячи тонн руды на месте. Поэтому руду главным образом меняли на скот и везли в западном направлении, за сотни километров – к волжскому бассейну, а также на север, где лесов было несравненно больше. Так удавалось снижать избыточно тяжкий экологический пресс на бедный древесной растительностью край.
В XVIII веке точно таким же путем пошли и русские промышленники: все свои медеплавильные заводы они построили на богатом лесами горнотаежном Южном Урале. Ближайшие из этих горных заводов располагались в двухстах километрах, а наиболее отдаленный – даже в пятистах от исходных рудников. Да и руду перевозили так же, как и в бронзовом веке, – на лошадях и быках. Однако даже при таком богатстве лесами уже через 25- 30 лет огромные площади южноуральских лесов оказались истребленными, и это вызвало почти панику в администрации Оренбургской губернии – металлургия порождала стремительный экологический кризис.
Диаграмма распространения культур с передовыми технологиями. Красный цвет – культуры\ в которых не только господствовала разведение скота и культивация растений, но имели место также металлургия и металлообработка. Финальный "взрыв" распространения передовых технологий предстает тонким пиком XVI-XX столетий
Каргалинскую руду горняки меняли на скот. Животных гнали с запада и с севера, а встречным маршем двигались повозки или вьюки с медной рудой. Мы утверждаем это вполне определенно, поскольку в руках у нас множество выразительных доказательств. Первое и, может быть, наиболее впечатляющее из них – гигантское количество костей в слое селища Горный. Равных ему почти невозможно сыскать в любом другом памятнике Евразии. Культурный слой на площади всего около девятисот квадратных метров дал нам в руки коллекцию более двух миллионов костей! Если бы мы точно не знали, что здесь обитали горняки и металлурги, могли бы решить, что наш поселок являет собой какой-то особый вид специализированной централизованной скотобойни. По костям определили, что сюда по преимуществу пригоняли коров – десятки тысяч голов! Несравненно меньше было коз и овец; еще реже встречались кости лошади.
Все находки каргалинских минералов и выплавленного из них металла на синхронных селищах бронзового века обнаружены только к западу и северу от Каргалов, на обширных пространствах Волго-Уральского бассейна. На это недвусмысленно указывали как химический состав меди, так и минералогический характер руды с этих памятников. А к востоку сырье и продукция этого могучего горно-металлургического центра вовсе не известны.
"Скачки" распространения металлоносных культур в Евразии и Северной Африке: неолит, медный и бронзовый века. Железо распространяется в той же зоне в VIII-IV веках до новой эры. Сама зона передовых культур почти не расширяется и едва ли не "замирает" в очерченных здесь рамках на три тысячи лет – вплоть до эпохи Великих географических открытий. Может быть, именно с этим и связано трехтысячелетнее "молчание" Каргалов?..
В раннем и среднем бронзовых веках к востоку от Урала господствовал неолит. И по какой-то туманной для нас причине в течение более тысячи лет тамошнее население совершенно не знало металла и не воспринимало его (здесь невольно иррациональные мотивы вклиниваются в наше повествование). Однако в позднем бронзовом веке, когда металл очень быстро стал нормой в повседневной жизни также и в восточных степях, там начали доминировать весьма мощные горно-металлургические центры, локализованные в Казахстане и даже на отдаленном Алтае.
А как же скот на Каргалах? Неужели же мясо всей этой массы коров и овец местные горняки употребили в пищу? Или же подобная гипотеза излишне упрощает давнюю реальность?
Наверное, значительную часть действительно съедали. Тем более что аборигены не знали культурных злаков: земледелием они не занимались совершенно и зерна не употребляли. На производственные нужды направлялись огромные массы расщепленных длинных костей, из которых выделывали долота для горных проходок. Из шкур шили рудовозные мешки и вьюки; ими также покрывали свои странные жилища.
Однако наряду с этим огромная масса скота предназначалась для жертвенных целей. Без таких сакральных жертв (если, скажем, судить по ярким этнографическим африканским свидетельствам) не начиналось ни одно дело – тем более работа в шахте или же плавка руды, либо отливка орудий. Духи горы и огня были воистину ненасытны, а от них целиком зависел успех или неудача в их рискованном деле. Мы раскопали на Горном множество жертвенных ям, набитых челюстями и ребрами коров.
Как я уже говорил, Горный и синхронные ему каргалинские поселки – это пик горно-металлургического доисторического промысла в этом центре. Начало же производства до недавнего времени просматривалось через мутноватую пелену, хотя вывод, что Каргалинский центр начал существовать уже в раннем бронзовом веке, был сделан более тридцати лет назад. Основанием для этого послужил тогда, правда, лишь химический состав меди тех орудий и оружия, что находили в больших и богатых подкурганных могилах вождей кочевых племен скотоводов в бассейнах Урала и Поволжья. Медь отличалась исключительной химической чистотой, приближавшейся к современным электролитическим маркам. Но заключение оказалось верным, наши позднейшие изыскания это подтвердили.
Основная трудность в прояснении таких вопросов заключалась в том, что кочевые скотоводы не имеют стационарных поселков. А ведь именно они, подобно селищу Горный, способны дать исчерпывающие материалы по решению таких проблем. Скотоводы же приходили на Каргалы, работали в шахтах и карьерах и уходили, не оставляя следов.
И все-таки в последние годы у нас было три приятных сюрприза, после чего мы стали говорить о времени начала Каргалов с полной уверенностью. Первый – куски типичной песчаниковой каргалинской руды совместно с характерными медными орудиями в некоторых богатых подкурганных погребениях Южного Приуралья и Поволжья. Руда в качестве заупокойного инвентаря, тем более в захоронениях вождей, – вещь крайне редкая, и это наволит на мысль, что каргалинской руде придавалось некое символическое значение.
Вторая неожиданность была связана со следами огромного карьера на площадке селища 1орный Карьер был заметен сразу. Его длина оценивалась нами примерно в 55-60 метров при глубине более полутора метров, хотя границы карьера сильно оплыли. Легкая шурфовка у борта привела нас к ошибочному заключению о «русской» дате этой громадины – XVIII век.
В этом заблуждении мы пребывали несколько лет, пока не решили раскопать остатки странного дома-землянки «русского» времени. Оказалось, это сооружение прорезало карьер несравненно более древний, а глубина последнего достигала восьми и более метров! По сути, карьер являл собой узкую щель, прорытую в вязкой тяжелой глине вплоть до материковой песчаниковой скалы. Близ дна, в древних обвалах бортов, мы натолкнулись на следы столь же древних «сурочьих нор». Серия радиоуглеродных анализов органических остатков из этих ходов указывала на даты – четвертое и третье тысячелетия до новой эры! Стало быть, это и был древнейший поисковый карьер, заложенный здесь пионерами-горняками: происходило это около или даже более пяти тысяч лет назад. Долгая и изнурительная работа привела к нулевому результату: желанных медных минералов под восьми-девятиметровой толщей жирной глины древнейшие шахтеры не нашли.
Любопытно, пожалуй, и другое. Данный карьер, в отличие от позднейшего на Горном запутанного «лабиринта» траншей, древние обитатели холма не засыпали намеренно. Стенки глубокой траншеи довольно быстро обвалились сами, под собственной тяжестью, и постепенно узкая щель стала зарастать мелким кустарником, травой и заполняться плодородной почвой. Однако после устройства здесь поселения и особенно вслед за перепланировкой его на поздней фазе заброшенный карьер тшательно оберегали. В него не позволяли сбрасывать отходы: чистота его слоя удивительна. Причина особого к нему отношения не совсем ясна: ведь неподалеку некоторые траншеи «лабиринта» забиты десятками тысяч фрагментов костей, каменных молотков и глиняных сосудов.