Это – стиль не борцов, а победителей, не искателей, а нашедших. Он объявляет: главное – найдено, и царствию его не будет конца.
По происхождению Стиль эклектичен. Это- Большой Синтез решительно всего: барокко, готика, модерн, формы и орнаменты Востока и Запада, греческая и римская классика и ее отголоски в Возрождении. Все не просто идет в дело, а оказывается как бы в одной плоскости. Ни временной последовательности, ни временной дистанции между осколками чужих традиций, увиденными таким образом, нет, ведь нет уже и самого времени. Это демократии живут во времени, империи же – в вечности. История у них – лишь ее, вечности, отблеск и краткая предваряющая стадия.
Однако у Стиля есть очень жесткая система предпочтений, и тут-то и начинаются принципиальные его отличия от всех эклектик. Элементы чужих традиций – теряя, конечно, собственный смысл – становятся в нем элементами очень продуманного и цельного языка, которым Стиль грамогласно и монологично вещает свое.
А отдается предпочтение истокам и устоям европейских традиций: Греции и Риму (причем интересно, как по мере укрепления и торжества Империй симпатии смещаются от легкой демократической Греции к тяжеловесному имперскому Риму. В СССР это совсем явно после войны). Понятно, чем привлекал Рим: то была самая красноречивая империя в европейской истории, создавшая исторически первый – а потому и классический – язык форм, повествующий об имперской жизни и ее ценностях. А Греция в общеевропейской памяти – радостное начало мира, полнота жизненных сил. Ну как же было этого не присвоить!
Любимейшая тема Стиля – изобилие и плодородие, включая счастливое материнство под защитой заботливого государства. Да, конечно. Стиль как форма пропаганды должен был внушить всем его созерцающим, что сытость и богатство уже достигнуты. Образы счастливого материнства культивировались, чтобы росло население империй, которым из всех видов мяса самое нужное – пушечное. Но дело не только в этом.
Устами Большого Стиля империи объявляли себя продолжением, завершением и идеальным воплощением не только истории, но и природы. Они хотели быть в глазах своих подданных предельно органичными, торжествующим естеством. Таким образом, все им противостоящее, все с ними несогласное автоматически попадало в разряд неестественного. А значит – и обреченного на поражение.
Да, Стиль в очень большой мере навязывался «сверху». Но с каким согласием он принимался «внизу» – истерзанными историей массами!
Не забудем, что люди, зачарованные Стилем, принадлежали в основном к поколениям, которые были травмированы беспрецедентно резким рывком прочь из традиционного общества в первые десятилетия века. Традиционализм ведь не только насаждался насильственно: влечением к нему, успокоительному, культура ответила на надрыв и надсад авангарда.
Людям уже хотелось устойчивости и ясных, обозримых, конкретных перспектив. Стиль охотно предложил и то, и другое. Люди тосковали по цельности, защищенности, оправданности, по гарантированному, да еще, желательно, и глобально значимому смыслу жизни – Стиль пообещал им и это. Даже почти дал, поскольку воплотил в каждой своей черточке. Многим казалось, что дал с избытком и на поколения вперед.
Стиль соблазнял тем, что предлагал после долгих лет разрухи и бездомья – Дом. Во всяком случае, обещание Дома, правда, одного на всех. Взамен же Стиль требовал самую малость: душу. Отдашь, растворишься в Стиле – чувство глобальной защищенности и оправданности тебе гарантировано, даже если за тобой каждую ночь может приехать черный воронок.
Впору сказать, чго Империи скомпрометировали Большой Стиль, отравили его тем злом, той ложью и той кровью, на которых сами были замешаны. Именно поэтому так быстро расправились со Стилем общества, вырвавшиеся из тоталитаризма: он сошел на нет в считанные годы, если не сказать – месяцы. Характерно, что в Советском Союзе Большой Стиль кончился в своей подлинности практически сразу же с началом хрущевской десталинизации – с первой попыткой прорыва из вечности в историю. С концом империй Стиль перестал быть убедительным – а значит, и возможным, -даже если его устойчивость, добротность, оптимистичность и своеобразный уют вызывают ностальгию. Стиль без империй потерял смысл, лишился собственных содержаний – как полноценное явление он более невозможен и обречен воспроизводиться разве что в виде муляжей и декораций.
Понемногу о Многом
«Наверное, нигде человек не чувствует себя так тесно связанным с природой, как в Индии, – говорят индийцы. – Это просто образ нашей жизни».
Издревле они привыкли обращаться к силам природы как к божествам, причем реально существующим. В результате такого подхода и появилось обожествление животных, принявшее форму культов. Вспомним хотя бы священных коров, свободно разгуливающих по улицам индийских городов. Уважение к окружающему миру вошло у народов Индии в фольклор и ритуальные обряды, и потому необходимость заботиться об окружающей среде стала одним из составных элементов их жизни.
– Если условно поделить мир на две части: пища и ее потребители, то чтобы выжить последним, необходимо заботиться о постоянном наличии первой. Правда, осуществить это может только разумное существо, то есть человек. Земля дает людям пищу и, следовательно, о ней нужно соответственно и заботиться, то есть воздух, почва и вода должны быть всегда чистыми.
Любопытны два обычая, встречающиеся во многих районах Индии. Так, в некоторых из них перед порогом дома и входом в комнату для молений принято создавать на полу линию из рисовой муки, призывающую помнить, что пища нужна не только человеку, но и существам, живущим вне его дома. Поэтому хозяйка дома каждое утро восстанавливает рисунок линии. К тому же эта линия символизирует процветание, считается добрым знаком для обитателей дома и свидетельствует о том, что они разделяют радости жизни со всеми животными на Земле. И второй обычай: перед тем как сесть за стол для приема пищи, следует положить горстку риса из своей тарелки на видное место, доступное для птиц, например, на террасе. В индийской мифологии животные приближены к человеку. В ней каждое божество передвигается только на определенном животном. Все живые существа составляют как бы одно целое. Поэтому во многих местах Индии поклоняются даже деревьям, считая, что в них присутствует какой-то дух. Священными признаются и реки. Особенно высокое положение в индийской мифологии занимает река Ганг, символизирующая взаимосвязь всего существующего на Земле.
Во многих районах страны имена людей являются производными от названий животных или растений, которым они поклоняются. А как вам нравится такая связь? В одной из общин, поклоняющейся тыкве, в которой живет змея, по этой причине тыкву не едят. А вот вагхи, поклоняющиеся тигру, каждый раз, когда слышат о его гибели, переживают это событие как большое горе. Поппаты поклоняются попугаю, другие народности обожествляют павлина и так далее.
Единение с природой не ограничивается проведением различных ритуалов. Оно отражено и в искусстве, причем не только в скульптуре, живописи, в современных ювелирных изделиях, но и в простейших украшениях отдельных народностей. Например, кочевники рабари, живущие в пустыне Кача, в свои украшения включают семена растений. Можно было бы напомнить и о множестве других примеров тесной связи индийцев с окружающей средой, но достаточно и приведенных, чтобы понять, какую важную роль играет она в жизни многонационального населения этой страны.