Очерки остались в рукописи: бдительные редакторы и «научная общественность» нашли иной рассказ о «Геродотах варварства» – унылый и безвредный…
Закрыты книги, сложены архивные листы. Осталось нечто важное, недосказанное… Значение достигнутого, смысл «научного дела», Добиаш-Рождественская определила в очерке жизни Ланглуа. сверяя опыт учителя с мыслями своего поколения: долг честного ученого-историка – строгая и критическая обработка фактов, обязанность – «прочность сделанного», уверенность – «гарантия непреходящего». В основе – свобода мысли. «Надо быть широким, смелым и прогрессивным в своей мысли» и «с величайшей жадностью ловить все широкое и далекое…».
Владимир Иваницкий
Изнанка духа как костюм
Искусства бывают живые и полумертвые. Одни лидируют, другие на наших глазах отходят на второй план, как случилось сегодня с поэзией. Кино, напротив, вступило в золотой век. Что касается рекламы и клипа, придет день – и те объявят себя изящными искусствами.
Мода – из живых. Критерий «живости/мертвости» – громадные деньги. В моде таковые крутятся. Она самодостаточна. Для настоящего модника мода заменяет все: и любовь, и новости, и чувство прекрасного.
В противовес общепринятому мнению мода в том виде, какой мы ее знаем, – вовсе не искусство одеваться. Этим милым, но безобидным ремеслом она уже успела побывать. Нынешняя мода – искусство манипулирования обществом и портрет коллективного бессознательного.
Механизм моды парадоксален, как замкнутый круг. Только кажется, что элита, а за нею толпы наденут любое, что разработают для них дома высокой моды. Законодатели стиля не скрывают, что их мастерство базируется «всего лишь» на умении угадать, куда склоняется его величество Массовый Вкус, напоминающий откровенное безвкусие. Что нам нравится и почему, мы не знаем. Причины моды не поддаются объяснению. В модельера, марку, стиль верят, как верили в богов – не требуя доказательств, прощая подделки. Большая Мода имеет отношение к душе. Если верно, что тело всего лишь одежда души, то поверхностный слой – одежда и аксессуары – вновь оказывается одухотворенным.
Современная одежда – вроде победы духовного над материальным. Материал стал подчиненным. В старину ценилась добротность. Сегодня благодаря достижениям технологии любое сопротивление материала преодолено и не в нем дело. Крой торжествует над тканью, марка с именем – над цветом, идея – над исполнением.
Одежда стала нашим вторым «я». Нередко затмевающим, а то и заменяющим первое. «По одежке встречают, по уму провожают» – пословица родилась давно, в деревенской цивилизации, где всегда была возможность лучше узнать новоприбывшего. В мегаполисе не так. По одежке встретили – и тут же проводили (в наличии манера никогда не оборачиваться). Запечатлелся ваш образ за несколько микросекунд на чьей-то сетчатке – и это все. Тут одежда, хочешь не хочешь, заменяет богатый внутренний мир. То бишь может стать опознавательным знаком его наличия.
Стильный современник одевается не для других, а для себя. Одежда (помимо косвенного свидетельства о толщине кошелька) служит показателем самоуважения. Присмотритесь к вашим знакомым и их манере носить одежду. Какая гамма – от самолюбования до пренебрежительного отношения к себе – откроется внимательному взору.
Имеются и корпоративные миры, где необходимо выглядеть определенным образом. Религиозные конфессии, военные и полицейские части, правоохранительные органы, закрытые учебные заведения, больницы и тюрьмы. (В отношении двух последних наметилась вынужденная «демократизация», правда, не коснувшаяся персонала.) Осталось упомянуть таможню, фирменные магазины, лакеев, официантов и придворных. Не забыть бы еще пожарников, спорт и транспорт. Однако тут мы уже вторгаемся в область рабочей одежды, то ли переросшей мундир, то ли не доросшей до него.
Высшее общество, офисы управленцев, клубы и шикарные приемы – другая сфера, где к внешнему виду предъявляются жесткие требования. В них одежда – сигнал, диплом и удостоверение. Пресловутый малиновый пиджак стал диагнозом ровно с того момента, как устарел в качестве сигнала Им может стать и вещь, и незначительная деталь. Бывают смешные случаи. Советским управленцам полюбились клубные пиджаки. Потом обратили внимание на странные взгляды западной клиентуры. Пуговицы пиджаков имели узор, указывающий на принадлежность владельца к тому или иному закрытому обществу. Особенно легко ошибиться в социальном адресе. Не ощущая особой роли деталей и скрытого языка стиля, наши малолетние модницы сильно удивятся, если им скажешь, что они таскают опознава- * тельные знаки проституток. Между тем это так: иностранцу легко принять их за путан.
Свобода учит относиться к границам неформально. Одежда перестала быть общественным барьером. Помню образ американского миллиардера в аккуратной застиранной ковбойке. Он казался не пошлым скрягой, а бунтарем. Сейчас многим по душе демократичный стиль, установившийся с легкой руки Билла Гейтса в Microsoft. В этой суперпрестижной компании работников руководящего звена видели на совещании сидящими no-сгуденчески, в потертых джинсах на полу.
Суть моды – в самораскрытии. В пределах своего пола или выходя за его границы. Отрыжка феминизма, модный стиль юнисекс (издавна известный при социализме как «подростковый») потряс еще одну нерушимую границу. Но культурологическое значение его не в действительном сближении мужского и женского, а в самом появлении, в манифестации. Ибо отныне все бродящее в сознании мгновенно закрепляется во внешнем виде и отражается на ассортименте.
В наши дни носят все. Терпимость нынешней моды – основанная, что греха таить, в том числе и на изрядном безразличии к ближнему – беспрецедентна и предоставляет каждому уникальные возможности быть уникальным.
Все это хорошо. Но если безразличие достигнет предела, то мода как способ выделиться умрет? Если скорость изменения моды возрастет, то мало-мальское единство внешнего вида станет недостижимо. А следовательно, и нарушать его, бросаясь в глаза прохожим на первой волне новой моды, не будет никакого смысла.
Так-то оно так. Но постмодернистская мода включает в себя бесконечное комбинирование, бесчисленные вариации. СЛем написал повесть о «телодвижениах». Формой прогресса человека в будущем стало изменение внешнего вида тела. Генная инженерия превратила вопрос компоновки органов в вопрос стиля, даже эстетства. Если взглянуть на видеоряд фильмов вроде «Вавилона-5», «Пятого элемента» или последние клипы Бьёрк, – то придется признать зеркало сатиры верным буквально. По мнению аме- • риканских социологов, в дальнейшем мы будем жить в цивилизации протеев, относящихся к своему поведению и верованиям, не говоря уже об одежде и внешнем виде, совершенно, по- хамелеонски.
Но авангард авангардом, а что станет с повседневной одеждой в мире свихнувшихся ориентиров?
А что стало с длинной юбкой с тех пор, как купальники превратились в узкие полоски и, наконец, исчезли совсем? Почему она не перестала скрывать тайну?
Коли одежда состоит из знаков, тб из условных- Буквальный их смысл давно выветрился из памяти человечества, остался только символический, его-то и пытаются растолковать нам модельеры. Это иероглифы языка, первичное звучание которых неизвестно, а буквальное значение вытеснилось переносным.
Раз так, в индустрии моды в случае утери ведущего стиля им становится само его отсутствие. Впрочем, и тут она ничем не отличается от остальных искусств.
Алексей Давыдов
Открытие Александра Янова
Мне давно хотелось познакомиться с творчеством Александра Янова, известного аналитика истории России, бывшего российского журналиста, покинувшего Россию не по своей воле, а ныне профессора Нью-Йоркского университета. Я слышал о его необычном, можно сказать шокирующем, взгляде на историю России от коллег-специалистов, однако все, что он ранее писал, давно разошлось и стало библиографической редкостью.