Стоит, однако, отметить, что Пушкин вводит в сказку мотив царского милосердия – Салтан «от радости такой» прощает преступных своячениц и сваху. Момент этот примечателен, поскольку фольклорным произведениям в общем не свойственен: зло должно получить по заслугам.
Прелестная детская сказочка со счастливым концом, написанная легчайшим, как дуновение, музыкальным стихом («Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет»), на самом деле маскирует многоплановую и достаточно ядовитую сатиру, объектами которой явились и беспомощные монаршие правители, и народ, мечтающий о даровом благополучии. Включает она, в виде легкого намека, и «урок царям» (в данном случае речь идет о милосердии) – общий мотив, который занимает важное место не только в сказках, но и во всем творчестве Пушкина.
Антицаристские настроения, всплеск которых обнаруживается уже в первой «народной сказке», я склонна объяснять, вслед за Ахматовой, тем состоянием, в котором находился поэт в 30-е годы и которое она анализирует в связи с его другой, более поздней сказкой – «Сказкой о золотом петушке». «30-е годы для Пушкина, – пишет Ахматова, – это эпоха поисков социального положения. С одной стороны, он пытается стать профессиональным литератором, с другой – осмыслить себя как представителя родовой аристократии. Звание историографа должно было разрешить эти противоречия. Для Пушкина это звание неотделимо было от образа Карамзина – советника царя и вельможи, достигшего этого высокого положения своими историческими трудами. Однако Николай I и его приближенные вовсе не предназначали Пушкина для такой высокой роли»3.
В следующих сказках Пушкина иносказания еще значительнее. Сюжет повествования «О рыбаке и рыбке» (1833) Пушкин нашел в собрании немецких сказок братьев Я. и В.
Гриммов. У Гриммов это сказка о глупости и жадности. На первый взгляд, таково ее назначение и в пушкинском варианте.
Но лишь на первый. Пушкин перестроил в этом произведении сущность и стиль отношений как между людьми, так и между сословиями. У Гриммов все «аккуратно». Старуха миролюбиво разделяет со стариком возрастающие почести; поднимаясь по социальной лестнице, отнюдь не бесчинствует и в результате достойно превращается в римского папу (даже «римскую папу!»). В пушкинском варианте, став царицей, бывшая рыбачка, не умея «ни ступить, ни молвить», оказалась в «палатах», окруженная прислуживающими ей господами и «грозной стражей», готовой по ее приказу зарубить мужа- «мужика». Народ же, видевший все это, не осудил царицу и ее стражу, а «насмеялся» над стариком-«невежей», который вздумал-де «сесть не в свои сани». Благодаря пушкинскому искусству немецкая сказка настолько наполнилась русскими реалиями, что не возникает и мысли о том, что она происходит не из русского фольклора.
Сказка откровенно и многозначительно сатирична. Здесь еще раз осмеиваются даровые блага «по щучьему велению». При помощи немногих деталей описаны крепостнические нравы господ, их пренебрежительно-жестокое отношение к народу, а верховного правителя – также к «боярам и дворянам». Зло высмеивается феномен пути «из грязи в князи», особое высокомерие и убожество выскочек. А иллюстрацией их душевного ничтожества, конечно, служит отношение старухи к безропотному мужу.
Эти мотивы были близки Пушкину лично. В знаменитой, всесторонне проанализированной пушкиноведами «Родословной» (и не только в ней) Пушкин скорбит по поводу падения столбового дворянства, место которого занимают выскочки и куртизаны. И в юности, и в зрелые годы он равно не приемлет и «холопа записного» (то есть навечно записанного в ревизских документах-«сказках» за помещиком), и «глупца, вельможи злого», «холопа знатного, грабителя в звездах».
Не только острая сатира, но и предостережение звучат еще более откровенно в последней и наиболее острой пушкинской «простонародной» сказке – «Сказке о золотом петушке» (1834). Здесь в основе сюжета лежит фантастическая новелла американского писателя Вашингтона Ирвинга «Легенда об арабском звездочете» из книги «Альгамбра», французский перевод которой под названием «Альгамбрские сказки» вышел в 1832 году и был в библиотеке Пушкина. Приоритет этого открытия принадлежит А.А. Ахматовой, которая, кроме прочего, показывает, что новелла Ирвинга основана не столько на подлинном арабском материале, сколько на преобразованных пиренейским Средневековьем преданиях и легендах, а в значительной мере и авторском вымысле.
Пушкин многое сокращает в новелле, многое переделывает, упорно добиваясь «русскости» и ему требуемого потаенного смысла. Он строит сказку, как краткое и незамысловатое изложение событий, но сам сюжет ее увлекательно замысловат, а стиль напоминает известное скоморошество, насмешливое народное балагурство. Вряд ли стоит пересказывать известнейшую сказку. Напомним только, что в западном и русском фольклоре петух – не только привычный страж, но и боец. Образ волшебной птицы вообще многоролевой: от мифологических сирен античности, через ритуального павлина крестовых походов – к синей птице счастья нового времени – таков масштаб этого образа. У Пушкина он еще и осуществляет возмездие – убивает коварного царя Дадона.
Какие же уроки Пушкин предлагает извлечь из этой сказки? По существу, здесь снова разыгрывается вариант даровых благ, только роль рыбки выполняет петух.
Но есть и еще один, важнейший для Пушкина урок. В этой сказке реализуется высказанная (совсем в ином произведении поэта) угроза маленького человека погубившему его жизнь Медному всаднику – «кумиру на вздыбленном коне», крик души Евгения: «Ужо тебе!» (это место в «Медном всаднике» было изъято цензурой). И поэт еше раз напоминает, что среди непременных свойств государя одно из важнейших – милосердие и справедливость.
Уместно напомнить, что эта идея, воспринятая Пушкиным и его кругом от Руссо, – детише именно западного Средневековья. Тогда она воплошалась в тронных клятвах и обязательствах королей, которые они давали – в обмен на вассальную присягу подданных – в устном виде, в виде конституций, письменных обязательств или соглашений. В английской «Великой хартии вольностей» начала XIII века, законах скандинавских стран XIII – XV веков и в других правовых документах и обычаях эпохи государям возбранялось попирать традиционные права подданных: нарушать неприкосновенность их тела, чести и имущества, творить неправый суд, взимать сверхобычные подати. Одновременно им вменялось в обязанность защищать подданных и проявлять в отношении них справедливость. Во многих случаях невыполнение королями этих обязательств давало право подданным нарушить свою вассальную присягу, поднять мятеж против венценосца, изгнать его из страны и даже казнить. Система средневековых правообязанностей не делала, таким образом, исключения для королей. Именно это привлекало поэта.
«Народные» сказки создавались Пушкиным в период его полной зрелости, высшего расцвета таланта и умственных сил. Нравственные и социальные идеи, в них включенные, были выношены поэтом. Он разрабатывал их, разумеется. не столько в сказках, сколько в произведениях «серьезных» жанров, в том числе стихотворных драмах, в частности, продолжая тему о справедливости царей, в которую, как известно, включает «государеву честь», тему «личной чести» и многие другие мотивы. Но роль сказок была для поэта незаменимой. Они не только пофужали его в стихию народной культуры, которая мощно питала все творчество гения. Но простодушно-наивная, нередко дурашливая форма сказки давала ему возможность максимально замаскировать свои свободолюбивые идеи, тираноборческие настроения – и все-таки преподать «уроки царям» и «уроки народу».
Ответы на пространственно-комбинаторные игры и головоломки
I. «Квадраты»
2. «Спички – детям не игрушка!»
(Здесь, как в истории с «колумбовым яйцом», не следует самому себе ставить лишние ограничения: никто ведь не требует, чтобы длина стороны квадрата равнялась длине спички.)