Символично, что этот документ, отосланный в СНК СССР на имя В.М. Молотова, открывает первую книгу документальной серии. Создание постоянной Комиссии по атомному ядру при Физико-математическом отделении АН СССР (конец ноября 1938 года), письмо Президиума Академии наук в СНК СССР «Об организации работ по изучению атомного ядра в Союзе» от 28 января 1939 года, доклад И.В. Курчатова «О проблеме урана» в феврале 1940 и записка В.И. Вернадского, А.Е. Ферсмана и В. Г. Хлопина заместителю председателя правительства Н.А. Булганину «О техническом использовании внутриатомной энергии» от 12 июля 1940 – все это свидетельства прорыва отечественной исследовательской мысли в зону, еще вчера безоговорочно относимую к научной фантастике или «идеалистическим вывертам». До широкомасштабного осуществления всех идей и предложений было еще очень далеко (помешали война, синдром неверия в практическое применение внутриядерной энергии, а также, не в последнюю очередь, внутриакадемические склоки), но первые важные самостоятельные шаги, выходящие за рамки чистого подражательства и в чем-то сопоставимые с историей рождения атомных проектов в других странах, уже были сделаны. Для некоторых, добавим, – с риском для жизни или ценою самой жизни.
В этой же плоскости лежат приводимые в первой книге серии интереснейшие документы, связанные с заявкой молодых сотрудников Харьковского физико-технического института В. Маслова и В. Шпинеля (от 17 октября 1940 года) «Об использовании урана в качестве взрывоопасного и отравляющего вещества», адресованной в Бюро изобретений Народного комиссариата обороны СССР. В этой заявке изложена была идея создания «урановой бомбы, достаточной для разрушения таких городов, как Лондон или Берлин». Реальный исторический контекст подсказывает нам нечто существенное из области тогдашнего менталитета советских людей, будь они «лириками или физиками»: они ждали любого сюрприза от Запада в целом, не делая различий между германским нацизмом и британским империализмом. Но исключительно интересно то, что заявка Маслова и Шпинеля появилась всего лишь чуть позднее (и конечно же, вне всякой связи) знаменитого меморандума немецких физиков-эмигрантов Отто Фриша и Рудольфа Пайерлса, представленного в марте 1940 года правительству Англии и говорящего о реальной возможности создания «супербомбы, основанной на ядерной цепной реакции в уране». Заявку харьковских физиков положили под сукно, сочтя несвоевременной или малообоснованной, а вот меморандум Фриша и Пайерлса сразу же изменил отношение правительства Его величества к использованию атомной энергии в военных целях.
И Курчатов. 1936 год
И. Курчатову А. Алиханов, В. Фок. 1939 год
Как же нам быть теперь с проросшим на почве фолькс- хистори еще одним популярным стереотипом – представлением о том, что главной созидательной силой советского атомного проекта была научно-техническая разведка? Сейчас мы располагаем относительно полным «корпусом» документов, свидетельствующих об активности и реальном вкладе советских разведчиков. И без них в условиях войны было не обойтись. Говоря об атомном проекте, В.И. Вернадский утверждал, что «нужно было идти теорией, немедленно проверяя ее опытом». Разведка давала этот опыт, сокращая до минимальных пределов связанные с ним издержки, и ее данные позволяли ориентироваться в отношении того, что делается в Германии, США и Англии. И вместе с тем сотни публикуемых документов убедительно доказывают, что разведданные прежде всего помогали преодолеть инерционность мышления, неверие и осторожность. Науку, ученых, талант инженеров и организаторов производства они подменить не могли. Огромное значение они имели и для тех в Кремле, за кем всегда было последнее слово. И кто плюс ко всему был отягощен неосведомленностью пополам с боязнью риска. Решение о форсировании согласно жесткому графику работ знаменитой курчатовской Лаборатории № 2 было принято лишь в конце августа 1943 года после получения в Москве развернутого отчета советских резидентов о разведматериалах из Англии и США от 12 августа 1943 года.
Однако нет ничего удивительного в том, что некоторые ведущие советские ученые-физики (П.Л. Капица, например) настороженно относились к информации, получаемой по каналам разведки из-за рубежа, полагая, что их «дают нам для того, чтобы сбить с правильного пути». Следовательно, можно предположить, что далеко не все вовлеченные в советский атомный проект ученые, специалисты и управленцы до «успешно» проведенных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки полностью полагались на те сведения, которые поступали к ним из источников, близких к спецслужбам. Для государственных же деятелей с их особыми приоритетами, диктуемыми военной обстановкой, вообще вся эта «возня» с извлечением гигантской энергии из микромира выглядела химерой, а для многих представлялась расчетливым распространением дезинформации. Так было не только в нашей стране, но первое время и в США, и в Англии. Характерно, что такой сведущий в области военных технологий политик, как Уинстон Черчилль, ссылаясь на появившиеся в печати сообщения о возможности создания нового «сверхоружия» на базе атомной энергии, писал в августе 1939, что эти легенды подбрасываются в английскую прессу нацистской «пятой колонной» с целью деморализации нации.
Опубликованные материалы, относящиеся уже непосредственно к решающей фазе создания советского атомного оружия (1945-1949 годы), позволяют сделать ряд выводов, которые имеют прямое отношение к вопросу о способности (или готовности) руководства Советского Союза принять на себя риск новой большой войны с применением оружия массового уничтожения. Иными словами – ответить на вопрос, стала ли ближе третья мировая война после того, как сталинское руководство почувствовало себя в силах разрушить американскую монополию на атомное оружие.
Потсдамская конференция 18 июля 1945 года
По логике ряда критиков внешней политики сталинизма, атомное оружие в руках у тоталитарного режима могло только способствовать росту его агрессивности. Но, как видно из документов, здесь не было и не могло быть прямой корреляции. Постановления и распоряжения ГКО, СНК и СМ СССР, относящиеся к атомному проекту СССР, за 1945-1949 годы – прежде всего объективная констатация осознанного отставания Советского Союза в части научно-исследовательских и опытных работ в области «внутриатомной» энергии, отсутствия многих наукоемких производств, составляющих основу атомной промышленности («плохое наследство» по П.Л. Капице), неразвитость сырьевой базы, технологической зависимости (в материальном и опытно-экспериментальном плане) от зарубежных достижений- Организация Специального комитета и Первого главного управления (ПГУ) сразу же после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки 20 августа 1945 года суть начало приведения в действие общенационального плана по созданию (с нуля) принципиально новой оборонной отрасли. Планировать блицкриг против мирового империализма, ставя перед собой одновременно такую задачу в полуразрушенной стране, было бы чистым безумием. Третья мировая война неминуемо должна была стать атомной, а к ней Советский Союз был не готов в абсолютном значении.