В других культурах, присущих, например, древним обществам Индии, Китая и Передней Азии, взгляд на болезни был совершенно иной. Там считалось, что человек сам несет ответственность за свое здоровье: заболел – значит, ты и виноват, ибо совершил неверные действия. Причем представления могли быть не только рациональными (не ел витамины, не занимался спортом, не ходил к дантисту), но и совершенно «абсурдными»: болезнь представляется возмездием за нарушение табу, мистического порядка (кое-где больного даже били палками, чтобы помочь ему исцелиться). С объективной точки зрения, грань между этими представлениями отсутствует – гигиенические требования часто превращаются в мании, а предписания медиков оказываются безосновательными. Кстати, в таких обществах идеализировалась тучность, а медицина и гигиена превращались в высокоразвитые учения. Причем эти учения имели сложную структуру, поскольку параллельно сосуществовала медицина практическая и ритуальная, которые сплетались в причудливые гибриды, их сегодня подают как, например, «тибетскую» или «китайскую» медицину. Европейская врачебная наука возникла именно из ритуального, а не практического направления. Тот, кто выдирал зубы, вскрывал гнойники и пользовал раны, не имел права называться врачом. Обычно этим занимался цирюльник, коновал, кузнец, а то и колдун. В медицине XIX – XX веков произошла своеобразная революция, связанная с переходом от ритуальной к практической деятельности. И этот переход еще далеко не завершен.
А теперь внимание: мы рассмотрели две модели, культ болезни и культ здоровья. Сможете ли вы узнать, о каких обществах сейчас пойдет речь? В первом при встрече принято хныкать о болезнях, и чей они заковыристее, тем весомее окажется персона. А если вы побежите по улицам в трусах, будете возмущаться загазованностью воздуха или синевой стен в детском саду, вас отругают или даже запрут в особой комнате. Во втором обществе о своих болячках нельзя рассказывать даже родным. Половину заработка надо тратить на ремонт зубов, здоровый цвет лица и медицинскую страховку. Самая престижная профессия – доктор. На улицах можно встретить много толстяков.
Итак? Трудно ли было угадать? Архетип ущербности, культ болезни и ритуалы самоотчуждения являются ключом ко многим тайнам «русской души». Но об этом поговорим в другой раз – и желательно уже без чеснока.
Александр Волков
Болезни: взгляд в прошлое и будущее
Болезни приходят внезапно. Мы перебираем в памяти прошлое и не можем понять, как и почему заболели. За что мы расплачиваемся? Мы бьемся в тенетах логики и не можем связать начала с концами. Прекратится ли это когда-нибудь? Справится ли наука с недугами?
Обычно мы встречаем болезни во всеоружии. Человеческий организм состоит примерно из десяти квадриллионов клеток. Каждая из них снабжена химической меткой. Этот знак все равно что паспорт или мундир. Если он есть, сразу видно, что перед нами «подданный» огромного «организма-государства». Если его нет, значит сюда пробрался чужак, и расправа с ним недолга. В этом обществе царят драконовские законы: за ношение поддельной или неряшливой метки немедленно следует смертная казнь. Раненые или состарившиеся «жители» обречены; у них есть лишь право покончить с собой. За соблюдением этих неумолимых законов следит иммунная система. Каждая сотая клетка нашего организма работает в этой «службе безопасности»: выслеживает, контролирует, расправляется, наводит порядок. Все тело находится под ее неусыпным наблюдением.
Иначе и бьп ь не может. Ведь организм – это государство, которое непрерывно ведет войну с врагами, проникающими извне (ситуация сродни той, что описывал в своей антиутопии «1984» Джордж Оруэлл). И все-таки иным врагам тело уступает без боя; порой мы распознаем недуги слишком поздно. Возможно, эти заболевания получили широкое распространение лишь в недавнем прошлом, и человеческий организм оказался не готов распознавать их?
Пример очевиден. Болезнью XX века стал рак. Вредные опухоли готовы исподволь поразить практически любой орган тела. А мы? Мы даже не знаем в точности, как возникает рак. Наш организм, бурно реагирующий на легкую простуду, сперва просто не замечает, что внутри него притаилась опухоль, как птица не замечает, что в ее гнезде иоселился кукушонок. Мы бьем тревогу, лишь когда болезнь становится неизлечимой. В чем же дело? Наверное, в том, что в древности люди крайне редко болели раком.
Это в наше время воздух, вода и пища пропитаны экологическими ядами, то и дело вызывающими вредные мутации даже у молодых людей. Очевидно, прежде от рака страдали лишь те, кто доживал до мафусаилова века. А поскольку их было очень мало и многие поколения «хомо сап пенсов» жили быстро и умирали молодыми, то природа не позаботилась о предупредительных знаках – симптомах, которые немедленно подсказали бы появление опухоли. И вот, как только средняя продолжительность жизни резко увеличилась и привычные в прошлом болезни были побеждены, на нас эпидемией обрушился рак – когда-то недуг столь же экзотический, как, например, в наше время муковисиидоз.
Итак, изменения в жизни человека приводят к тому, что спектр заболеваний, от которых он страдает, меняется: мы все сильнее подвержены редким когда-то недугам, на которые даже не реагируем сразу, лишь терзаясь позже вопросами: «как» и «почему». В свою очередь, определенные состояния организма, прежде игравшие полезную роль, теперь ощущаются нами как нечто болезненное.
На палубе корабля, в салоне старенького самолета или на карусели нас часто укачивает. К горлу подступает тошнота. Почему же организм так бурно реагирует на незначительные, казалось бы, раздражители? Почему мы страдаем от «морской болезни»?
Потому что, когда нас укачивает, страдает вестибулярный аппарат. Мы теряем ориентировку в пространстве. Что это значило в те времена, когда не было ни авиации, ни навигации? Что в организм попал яд! Наших предков тошнило, когда они съедали что-то токсичное. Ведь яд, в частности, действовал на механизмы, управляющие движениями глаз. Изображение перед глазами «плыло», кружилось (подобное чувство знакомо, например, людям, принявшим изрядную дозу алкоголя). В этом мире, ставшем вдруг неустойчивым, человек терял ориентировку. Отравление! Организм как можно быстрее извергал съеденное, надеясь спастись от токсинов. Вот и теперь, стоит нам выбраться на палубу подрагивающего корабля, как организм пытается повторить давний, помогавший предкам опыт.
Другой пример: маниакально-депрессивный психоз (любимый диагноз советских психиатров). Его основные симптомы: уныние и страх. Человеку все надоедает; жизнь не удалась; жить незачем; кругом одни враги; за спиной постоянно устраивают какие-то «заговоры». «Все вокруг ополчились на меня!» Он по-обломовски сворачивается на диване калачиком и бесцельно шел кает телевизионным пультом, не желая никого видеть. Его особенно раздражает и пугает то, что ближние сочтут его «психически ненормальным»! У нас в стране подобные навязчивые состояния долго пытались лечить медикаментозно. Но так ли уж вредны и бессмысленны приступы депрессии?
В них можно усмотреть особую, древнейшую тактику организма, помогающую выстоять в борьбе с трудностями. Человек бессознательно пробует справиться с проблемами, разобраться в которых его разум бессилен. Впадая в жестокую депрессию, мы погружаемся в странный «дневной сон», чтобы через несколько месяцев с новой энергией пробудиться к жизни.
Подобной тактики придерживаются подчас и животные. Американский биолог Ли Э. Дугаткин долгое время наблюдал за стайками гуппи. Среди этих красивых рыбок тоже нашлись очень боязливые особи. Они всюду видели врагов; им то и дело мерещился подвох. И жизнь… вознаграждала их. Другие, уверенные в себе рыбки при появлении хищника, например окуня, порой игнорировали опасность и становились его добычей. А эти, с вечным призраком страха в глазах, уносились от хищника торпедой.