Когда пришло ощущение именно неустранимости пороков? Я думаю, у Хрущева его не было; ему казалось: стоит исправить ошибки Сталина, отказаться от репрессий, выпустить людей из тюрем и лагерей, переделать министерства в совнархозы, провести какие-то еще мероприятия – и корабль социализма прямым ходом пойдет в светлое будущее.
А. Венедиктов: – В чем они состояли, эти неустранимые пороки системы?
Е. Ясин: -Троцкий еще до Устинова, в годы гражданской войны, говорил, что в социалистической системе не будет внутренних побуждений и стимулов для работы, поэтому для социализма будут характерны трудовые армии с армейской дисциплиной. Это было гениальное прозрение, только оно почему-то не привело его к мысли, что лучше тогда отказаться от всего этого.
Внутренние стимулы, те, например, которые рождает собственность, – это желание самому иметь дело. Ничего более сильного, чем частная собственность и желание что-то создать, расширить и т.д., в мире нет. Поэтому и французская революция, которая сначала писала на лозунгах «Свобода, равенство и братство», потом стала писать «Свобода, равенство и собственность».
Почему, скажем, такие стимулы, как премии, высокий заработок, движение вверх по карьерной лестнице и т.д., внешние? Потому что они задаются правилами извне. В каком-то смысле заменой могло быть только движение по карьерной лестнице, социальный статус определялся не тем, сколько у тебя денег и какая собственность, а какую позицию ты занимаешь в иерархии. Но, во-первых, карьера не всем доступна, доступ к этой лестнице получал определенный узкий слой. Во-вторых, там совсем другие стимулы: чтобы там продвинуться, не обязательно сделать что-то полезное для покупателя, достаточно подложить свинью своему коллеге или начальнику, поэтому там совсем другие правила.
А. Венедиктов: – Вторая мировая война мобилизовала советский народ, и все пороки советской экономической системы были временно – что? Затерты, стерты?
Е. Ясин: – Я бы сказал так: эта система была очень хороша именно в чрезвычайных обстоятельствах, тут ее плюсы выходят как бы на первое место. Она и родилась во многом в годы Первой мировой войны, и не только в России – в Англии, Германии, в странах, которые вели войну. Это все была военная экономика.
А. Венедиктов: – Война закончилась, страна была мобилизована на восстановление хозяйства, прошло пять – десять лет, умер Сталин, пришли соратники Сталина, люди, которые увидели те самые пороки в экономике. Или не увидели?
Е. Ясии: – Они видели пороки экономики Сталина. Они были глубоко убеждены, что это можно устранить и тем самым улучшить советскую социалистическую систему. И в этой глубокой уверенности они начали ее разрушать, потому что в действительности система при Сталине была абсолютно законченной, целостной, логичной во всех деталях. Если там были слабые материальные стимулы, то они заменялись репрессиями, страхом, который потом долго действовал как инерция. И все внутри было сбалансировано вплоть до механизмов организованного набора и перемещения определенных рабочих. Не хватает людей на лесоповал – спускается разнарядка, скольких надо арестовать за хозяйственные преступления. Нужно направить кого-то в Казахстан или на Камчатку руководить – выбирали из ЦК или номенклатуры и говорили: «Поедешь ты!». И нельзя было отказаться.
В молодых сердцах всегда находится место подвигу. И спекуляции на энтузиазме, особенно молодых, – это важный элемент мобилизационной экономики, определенное настроение, а коммунистические правители владели искусством его создавать. Я напомню последнюю стройку века – БАМ.
Первым шагом, разрушающим эту систему, стала отмена репрессий. Второй шаг – реформы Косыгина, когда сделали ставку на материальное стимулирование, начали возбуждать материальные мотивы, рассчитывать на корысть, и, стало быть, начался прямой путь на Запад. Хотя все было подано так, что это – путь к естественным формам социализма.
Застой начался после чехословацких событий: Брежнев и его окружение испугались. Они поняли, что экономические реформы могут иметь очень неприятные политические последствия. Косыгин, хоть и остался на посту, был задвинут в сторону. Началась эпоха малых дел – что-то там подправят, там улучшат.
И здесь повезло: открыли Самотлор – огромный поток нефтедолларов, огромный скачок цен на нефть в 1973 году, потом в 1979 году. Мы по крайней мере лет на восемнадцать – двадцать получили передышку, возможность ничего не делать. Но ситуация продолжала созревать. Мы впервые обнаружили, что и с такими огромными доходами не можем прокормить людей, должны покупать десятками миллионов тонн зерно за рубежом, это началось с 1963 года. Мыв состоянии обеспечить рост экономики, лишь накачивая объемы капиталовложений и никак иначе: капиталоемкость росла очень быстро. Это означало, что опережающими темпами должно расти накопление и сокращаться потребление.
У населения доходы вроде росли, но после съезда в 1975 году мы получили как бы колбасу другой рецептуры. Я это хорошо помню, потому что сразу понял, что есть это уже вредно для здоровья. Госплан стал следить, как там баланс мясных ресурсов в стране, хватит ли на то, чтобы изготовлять колбасу по старой рецептуре. Потом добавляли туда сою, бумагу, не знаю что, но это был другой продукт!
Еще одно исключительно важное свойство этой системы – товарный дефицит. Он существовал всю советскую власть: очереди, как, что, через кого достать. Это – родовой признак социализма- И когда меня спрашивают: «А сейчас у нас что – рыночная экономика?», я говорю: «Рыночная, потому что теперь вам не хватает денег, а раньше вам не хватало колбасы, кирпича, металла, чего хотите – всего не хватало».
А. Венедиктов: – Скажите, а что сдетонировало ситуацию? Ведь могли еще долго жить за счет нефтедолларов?
Е. Ясин: – Нет. Во-первых, мощный импульс дали военные и служба безопасности. Я напомню вам стратегическую инициативу Рейгана – звездные войны. И военные, и наши разведчики сказали, что мы не выдержим. Соревнование переходит из плоскости чисто военной и инженерной в плоскость экономическую. Иметь свое зерно – это вопрос национальной безопасности, гораздо более важный, чем ракеты, СОИ или все такое. И это было усвоено. Нефть не вечна, а что мы дальше будем делать? Все показатели падали. И даже статистика наша, которую подтягивали со всех сторон, не помогала.
Второй импульс – паление цен на нефть. В 1986 году цены на нефть обрушились, мы вынуждены были значительно сократить закупки по импорту, встал вопрос: во что одевать наших женщин, откуда брать кур, которыми мы кормили Москву и Питер, покупая их в Польше или Голландии?
В то же время я хорошо понимаю консерваторов, скажем, Суслова. Я отношусь к нему с уважением при всем при том, что есть за ним и много плохого. И вот почему: когда некоторые наши коллеги хотели развязать кампанию против рыночников-реви- 1ионистов, Суслов сказал, что все советские экономисты равны. Однако он знал не только то, что реформы необходимы, но и то, что они приведут к очень неприятным последствиям. И ощущение у него, наверное, и не только у него, было такое: без меня. После меня – хоть потоп.
Как мало мы о них знаем
Самая маленькая птица Северной Америки – рубиногорлая колибри. Летом ее можно встретить даже в некоторых районах Аляски. Взрослые самцы весят всего около трех граммов. Одна из особенностей этих маленьких красавиц – ненасытный аппетит. Еще бы! Ведь малютке приходится затрачивать огромное количество энергии, гак как почти все дневное время она находится в состоянии полета. Кстати, ее крылья вибрируют с частотой 55 колебаний в секунду. Но малышка все же выкраивает время, чгобы принять ванну. А «ванной» ей служат листья растений.