И сразу становится насущной необходимостью внести коррективы в сладкие грезы, не поменяв их на сказки ужасов, а приблизив к реальности:
«Далеко не все будущие эмигранты, особенно из интеллигентской среды, понимали, что американские «равные возможности» – это отнюдь не равные шансы на их осуществление. К приехавшим в страну специалистам предъявляются те же требования, что и к коренным жителям страны, и одно из первых – свободное владение языком. Еше одна иллюзия будущих иммигрантов – что языку можно выучиться быстро, так как «эмигрантов языку учат».
В явно искаженном виде приходит информация о потребности Америки в специалистах – в некоторых областях потребность настолько мала, что и американцам с высокой квалификацией найти работу непросто» (В. Кандинов).
И еше в одном прав Леонид Хотин: их опыт бесценен для нас, ибо это опыт преодоления ситуации, к которой нельзя быть готовым. Это опыт преодоления себя, прорыва в новое качество. Конечно, это опыт далеко не худших из нас. Дело даже не в том, что в подавляющем большинстве это люди образованные, хотя среднестатистический русский эмифант действительно куда образованнее среднестатистического россиянина. И не в том, что, проявив должное терпение, энергию, инициативу, они чаше всего достигали успеха, пополняли собой средний класс Америки с доходом несколько выше среднего;
«По сведениям Феликса Андреева, исполнительного директора Ассоциации бизнесменов Брайтона, сегодня в Нью-Йорке проживают более двухсот русских миллионеров, что совсем немного в процентном отношении: если правда, что^ русская община в большом Нью-Йорке выросла до полумиллиона человек, то, согласно среднеамериканской статистике, в ней должно быть около семи тысяч миллионеров.
Если верны данные того же Феликса Андреева, то по всей стране средний заработок русскоязычной семьи в 1995 году составлял от 60 до 70 тысяч долларов, что на 15 – 20 процентов превышает средний заработок американской семьи. Есть более низкие данные: 35 – 39 тысяч в год, но это все равно больше, чем у коренных американцев, которые говорят, что русские слишком уж рьяно служат Доллару, оттого и богатство. Иммигранты возражают: американцы обленились, могут позволить себе – им не надо, как нам, прокладывать себе дорогу фудью, ковать будущее для детей» (А. Симонов).
Они – об этом ясно говорят некоторые рефераты – преодолели не только ситуацию, но и себя. Сумели посмотреть на себя со стороны. Сохранили чувство юмора и чувство собственного достоинства, не позволяющего самоутверждаться за счет уничижения образа другого.
Наверное, таких еще больше среди тех, кто не пишет статей в русскоязычную прессу и вообще статей не пишет, а пишет письма или какие-нибудь заметки. Но благодаря хотинскому журналу мы можем их себе представить. Людей, занявших в мире пусть не самое веселое, но достойное место. Людей, у которых нам сегодня действительно надо учиться.
P.S. Во избежание всяческих недоумений: американцы как таковые, особенности их культуры, характера и т.д. в данной статье не рассматриваются вообще. Эту интересную тему мы отложим на другой раз. Однако хотелось бы заметить: журнал Леонида Хотина наверняка был бы им интересен и полезен, чтобы взглянуть на себя со стороны, чужими глазами. Он очень полезен и нам, чтобы избавиться от сладких мифов о молочных реках с кисельными берегами.
Александр Грудинкин
Ущербен ли образованный человек?
Принято считать, что образованный человек – это человек идеальный во всех отношениях. Если ребенок с ранних лет проводит все свое время за книгами, компьютером, музыкальными инструментами, если интерес к учебе превращает его, как говорят сверстники, в «ботаника», это вызывает лишь восторг у родителей: «Мой сын (моя дочь) постоянно чему-то учится». Но ведь эта всепоглощающая страсть к учебе – в определенном смысле – крайность, и как любая крайность, доступна, может быть, немногим.
Некоторое время назад моя знакомая, молодой биолог, все свое время посвятившая науке, услышала в свой адрес уничижительную реплику: «Юля! Вам нравится учиться. Вы, пожалуй, выродок!»
В самом деле, в исключительной образованности есть что-то болезненно отделяющее человека от остальных людей. В последнее время внимание ученых привлек так называемый синдром Аспергера, или синдром ученых. Люди, страдающие им, имеют ярко выраженные способности к изучению иностранных языков, они легко запоминают факты, цитаты, даты, виртуозно жонглируют цифрами, но в то же время выказывают вопиющую неспособность к контактам с другими людьми. Они замкнуты, одиноки; внешне их жизнь кажется совершенно лишенной эмоиий.
В среднем почти каждый пятитысячный ребенок страдает синдромом Аспергера. Мальчиков он поражает в восемь раз чаще, чем девочек. Эти дети заметно выделяются с самых ранних лет. Они начинают связно говорить еще до трех лет, причем часто бывают до смешного рассудительны в своей болтовне. Однако знания, быстро усваиваемые ими, редко используются для общения с другими детьми: они слушают, смотрят, запоминают, но не любят с кем-либо говорить.
Еще в 1944 году австрийский врач Ханс Аспергер описал это своеобразное нарушение психического развития, но лишь недавно в США началось тщательное обследование почти тысячи человек, предположительно страдающих им. Нейрологи Фред Фолькмар и Ами Клайн собрали людей со всех уголков страны, чтобы исследовать их способность к общению, их привязанности, историю их семьи, наследственность, активность головного мозга.
Долгое невнимание к этому синдрому понятно. Дело в том, что пациентов, страдающих им, никак нельзя назвать неудачниками. У большинства достает ума и способностей найти удобную нишу в обществе, в которой они блестяще проявляют свои таланты и избегают постоянного общения с другими людьми (этот синдром нельзя путать с аутизмом – недугом, который зачастую мешает человеку найти хоть какое-то место в жизни).
Синдром Аспергера передается обычно по наследству. Можно предположить, что в нашей стране число людей, страдающих им, заметно выше среднего, ведь этому способствовала «принудительная селекция» первой половины века, когда люди энергичные, социально активные «страдали за идею» и гибли, а герои нашего рассказа, с искренней иронией относясь к самому понятию «коллектив», равнодушно, без всякого публичного протеста, принимали любую навязываемую им форму общежития. В их поведении не было ни малейшей трусости или покорности, в нем сквозило лишь абсолютное равнодушие к каким-либо «социальным ценностям», да и к социуму вообще. С таким же успехом их можно было попросить называть понедельник четвергом, а четверг понедельником. По-настоящему их интересовал лишь их крохотный мирок, пребывавший в пределах их мозга, – мирок, в который, как в бездну, проваливались обширные пласты знаний по астрономии, археологии, биологии, математике, филологии. Подобным людям легче уцелеть в пору «великих переломов». Естественно, в ближайших поколениях их процент растет. Общество наполняется людьми холодными, апатичными, равнодушными, умеющими скорее трудиться, чем жить.
По мнению ряда экспертов, синдромом Аспергера в той или иной мере страдали практически все те ученые и писатели, которых мы называем духовными учителями XX века. В памяти сразу же всплывают «узник библиотек» Борхес и Пруст, замкнувшийся от мира за стенами комнаты- крепости, Витгенштейн, произносивший перед своими студентами пространные философские монологи, не обращая ни малейшего внимания на аудиторию, и Джойс, заведомо ожидавший от окружающих предательства … Список можно продолжать. Равнодушные к обычным житейским радостям, все они интересовались лишь своей работой, своим талантом и еще немного – человечеством. Это – «врожденные ницшеанцы». С абсолютной естественностью они оказываются в стороне от людей, вне людей, сверх людей, где угодно, только не со всеми вместе. Не удивительно, что о них часто говорят, что они «не от мира сего».