А. Венедиктов: – В границах XVII века?
Е. Ясин: – Да. Это чрезвычайно важный момент; и для народа, который привык платить своей нищетой за величие государства, это тяжелое ощущение.
Но давайте посмотрим с другой стороны. Почему Гайдар выступал сторонником разделения Советского Союза и выделения России? Для него было важно, что проводить рыночные реформы, жизненно важные для страны, в масштабах Советского Союза невозможно. У Григория Алексеевича Явлинского была другая точка зрения: те же реформы можно проводить только в масштабах Советского Союза. Но убедить республиканские элиты в необходимости это делать было просто невозможно.
И о другом. Лев Гумилев говорил, что у русских горизонтное мышление: мы все время смотрим, что там, за горизонтом. Так мы создали империю: уходили из Псковской и Саратовской губерний все дальше и дальше и не смотрели себе под ноги. А наши внутренние коренные российские области нищали, теряли все. В Смоленской губернии населения чуть ли не в пять раз меньше, чем было перед Второй мировой войной, там запустение. Я думаю, пришла пора России стать страной-интравертом. Она должна обратиться внутрь себя, посмотреть на то, что можно сделать своими руками на исконно русской земле, и не смотреть, а как там дальше, за горизонтом. Я, конечно, горжусь, когда в Самарканде вижу кварталы, построенные русскими, европейский город в Центральной Азии. Я не был в Харбине, но то же самое можно было увидеть в Харбине, в Порт-Артуре. Однако какой ценой это достигалось? Как выглядела Калуга? Процветание не связано с распространением вширь. Оно связано с тем, чтобы обратиться к своей почве и научиться выращивать на ней плоды, которые действительно могут сделать людей богатыми. И в этом смысле у меня такое ощущение, что в конце концов распад СССР был на пользу России.
А. Венедиктов: – Если Россия не будет опять смотреть за горизонт. Потому что иначе это распад бессмысленный.
Е. Ясин: – Да. Но если мы извлечем уроки из истории и наконец начнем смотреть так же, как смотрят швейцарцы или итальянцы. Да, у них не великие державы, но там люди живут хорошо, потому что они пашут на участке около их дома, потому что они учатся производить продукты, конкурентоспособные на мировом рынке. И из этого складывается их благосостояние и уважение к их стране.
Я недавно вычитал в одном интервью Гайдара такое сравнение: мы были гигантским неповоротливым динозавром и как таковой должны были погибнуть. Но потом в результате реформ мы превратились в млекопитающее, в меньшего зверя, которому предстоит научиться жить в новой среде, но который к этому приспособлен. Он гораздо более адаптивный, он мобильнее. И у нас появились шансы, которых не было у динозавров.
Мне кажется, мы должны осознать это обстоятельство. Нам надо меньше переживать по поводу того, что было раньше, а думать о том, как обустроить наши коренные земли, как сделать их процветающими, как построить дороги. У меня такая мечта, чтобы в каждом областном городе был дворец правосудия.
А. Венедиктов: – Ну, вы прямо, как Томас Мор с утопиями и дворцом правосудия посредине.
Е. Ясин: – Но он же стоит посредине не только у Томаса Мора, но и в центре Парижа, и в центре Брюсселя, и в других городах. И это просто символ уважения к третьей власти, которая должна быть независимой. От этого зависит уровень цивилизации в этих странах.
А. Венедиктов: – У вас логика немного странная: обустроили землю, посадили плоды, а вырос дворец правосудия.
Е. Ясин: – А потому что плодов не будет, если не будет правосудия…
Сергей Смирнов
Мейен и Воронцов
Под Новый год, под новый век собрались друзья, чтобы помянуть добрым словом двух замечательных биологов-ровесников: Сергея Мейена и Николая Воронцова. Оба они выросли в условиях, приближенных к монастырским. Тесный кружок наследников Павлова и Мечникова, Кольцова и Четверикова держал тогда глухую и, казалось, безнадежную оборону от банды самоуверенных невежд. Их мелкие атаманы Лысенко и Презент удачно дополняли собой главного кремлевского хозяина Сталина. Тот заправлял экономикой, политикой и наукой великой страны, умело стравливая между собой настоящих мастеров этих дел, присваивая их лучшие достижения и последовательно уничтожая всех удачников раньше, чем они успевали задумать бунт против кремлевского людоеда.
В 1953 году тиран умер, но в Кремле осталось оболваненное и развращенное им правительство, сознающее свою некомпетентность и панически боящееся, как бы народ России не восстал против неадекватной власти. Но совершенная сталинская система пропаганды и дезинформации позволила дрессированным партократам удерживать власть в течение еще одного поколения – пока банда убийц не выродилась в шайку жуликов и толпу примитивных нахлебников. Ситуация, увы, обычная для слаборазвитых стран XX века: так называемый латиноамериканский вариант развития большой, но не великой нации. Аргентина, Бразилия, Мексика и так далее…
Но вот что странно: Россия оставалась великой научной державой и в пору сталинской живодерни, и в пору брежневской богадельни для чиновников! Она и сейчас остается такою – если не забывать о российской научной диаспоре, охватившей за XX век все континенты Земли и начавшейся с того же Мечникова. Как смогло ученое сословие россиян добиться такого результата? Как вели себя его старые лидеры и их юные ученики?
Начнем с простого примера: Новосибирский Академгородок образца 1956 года, куда откочевала немалая община ученых монахов из Москвы и Питера. Именитые математики Лаврентьев и Соболев; талантливые физики Будкер и Векслер; историк-диссидент Покровский и удалой археолог Окладников; отчаянный кибернетик и просветитель Ляпунов; самоуверенный биолог Воронцов – и так далее. Важно, что они не расселись по уединенным кельям на берегу Обского моря, а составили консорций сборище «людей длинной воли» и общей судьбы, оказавшихся вдали от начальства и строящих новый Рим на новом месте.
В итоге получилось Сибирское отделение Академии наук. В нем быстро возродилась российская генетика, при нем открылась первая школа-интернат для одаренных детей Сибири. Только одно не удалось: малый научный Академгородок не сумел перевоспитать на свой лад огромный военно-промышленный Новосибирск. Развал партократии в Сибири начался лишь в пору обшей перестройки СССР. Тогда смельчак Николай Воронцов, которому наскучила роль ученого секретаря местных биологов, начал третий виток своей жизненной спирали: вернувшись в Москву, он стал депутатом Верховного Совета от Академии наук, а позднее – министром новой России. И умер от инфаркта спустя немного лет… Знакомая судьба! Так уходили из жизни Ломоносов и Королев, Келдыш и Сахаров – одинаково достойные граждане своей суровой родины.
Николай Воронцов в Новосибирском Академгородке, 1969 год
Молодой Мейен чувствовал в себе силу и искал пути ее развития.
Менее громкая судьба выпала оставшемуся в Москве Сергею Мейену. Энциклопедист по натуре, он не мог получить соответствующее образование ни в школе, ни в университете. Его учитель математики был зауряден и сам не верил, что его наука владеет ключами от всех областей естествознания. Только на первом курсе геологического факультета МГУ Мейен услышал о замечательной классификации всевозможных кристаллов, полученной в конце XIX века россиянином Федоровым и немцем Шенфлисом. Но, конечно, никто не учил студентов-геологов теории групп Ли, которая позволила сделать это открытие! Не учили их и новомодной, но «буржуазной» тектонике плит, представляющей всю историю земной коры в виде «ледохода» из подвижных, раскалывающихся и вновь сталкивающихся материков. Зато обязательный курс истории ВКП(б) мог и должен был отбить у каждого нормального студента вкус к многовековой истории России или к тысячелетней истории человечества на матушке-Земле…