Питер Брейгель. Жнецы; 1568
Похоже, проходят те времена, когда культ профессии позволял управлять населением через всеобщую занятость. Особенно важно было занять самую неугомонную прослойку – молодежь. Везде и всюду ее заставляли посвящать лучшие годы трудной, порой бессмысленной и даже мучительной деятельности. Начиная от кошмарных обрядов отчуждения и травмирования подростков у «дикарей», до школы и армейской службы у «цивильных» (для многих оно оказывалось не менее тяжким испытанием). Зачем? Научить полезным знаниям и навыкам? Нет, первая задача подобных институтов – поддержание авторитета старших и тем самым – иерархического строя общества. Вторая задача – поглощение большей части времени и сил. Иначе – взрыв. В некоторых обществах, где царил патернализм (государство – отец, а народ – провинившееся дитя), культовый труд, отнимающий возможность перечить, был обязателен и для всего взрослого населения. Человек любого ранга всегда мог оказаться в роли инициируемого недоростка. Таковым было и наше собственное общество (и сегодня эпоха патернализма вспоминается, как ушедшее детство).
Однажды, выполняя хорошо оплачиваемую работу, мне пришлось вникать в устройство и историю нашего социума, во всевозможные «особенности национального…» Это было довольно страшно, например, читать у Лорена 1рэхэма о том, как занятость колхозников наращивалась ритуалами яровизации, например, закапыванием зерна в снег. Или у М.Я Геллера – как вращались колеса бессмысленного труда на мельнице Плана, чьим велением, например, по-стахановски тралили рыбу, только чтобы переработать ее на удобрения, а те сыпали под турнепс – только чтобы кормить им свиней, а полученное мясо закатать в стратегический запас тушенки и – в хранилище, до сроков списания. Впрочем, часть свинины шла на столовские котлеты, но так, чтобы выполнить еще один план – по пишевым отходам… Обществу был навязан ритм кварталов и пятилеток, а план превратился в этическую категорию. Это явление Геллер в своей книге «Машина и винтики. История формирования советского человека» (1994) охарактеризовал как «национализацию времени». Однако, что бы ни говорили о советском периоде, воспоминания хранят отблеск «прекрасной эпохи». Ведь ритуальный труд задавал координаты бытия и мифопоэтику счастья… В 1990-х пружина этого мифа разлетелась, и людям пришлось именно «зарабатывать свой хлеб». Но едва ли – свое счастье.
Благодаря ритуалам профессионального труда человек превратился в нечто гораздо большее, чем биологическое существо, создающее орудия. Это уже не «tool- making animal», как назвал его Б. Франклин, а сверхпотребитель и сверхпроизводитель. Достижения цивилизации окружили нас невероятным комфортом. Все меньше времени и сил надо тратить на прямую «борьбу за существование». Чуточку семантического труда – и спи-отдыхай, учись или путешествуй. Любые покупки доставляются прямо на дом. Оплата электронными деньгами из виртуальных банков. Идет борьба с лишним весом. Кое-где гордятся участием в акции «один день в неделю без покупок». Помнится, таким нам рисовали «светлое будущее». Да, пятая часть человечества живет за чертой бедности. Но четыре пятых все сильнее привыкают к комфорту и изобилию.
Никогда еще Homo sapiens не был так избалован достатком. Но эта привычка оборачивается глобальной проблемой будущего. Во-первых, взаимная стимуляция потребления и производства породила лавину, сметающую природные ресурсы. Едва ли ее можно будет остановить. Это – проблема экологическая. Во-вторых, накопление богатств и высокие технологии высвобождают время и силы, которые… некуда деть. Это – проблема социальная. И нешуточная.
Леонардо. Инструменты, падающие дождем с облаков на землю, 1498
Когда-то фантасты любили изображать космический корабль, который столетиями мчится к звездам и на нем сменяются поколения астронавтов, живущих на всем готовом. Едва ли это возможно – людей погубят скука и бесцельность существования. Уже сегодня проблемой освоения космоса стало то, что… человеку там нечего делать. Всю его работу могут выполнить автоматы – что обойдется дешевле и безопаснее. Не окажутся ли люди будущего в положении космонавтов-бездельников? Ища приключения «на свою голову» или погружаясь в виртуально-наркотическую эйфорию, дабы унять хандру? Не думаю: человек хитер, и он изобретет новый смысл бытия. Похоже, он его уже изобрел, воскликнув: «Экология!». Это почти как «Эврика!». Экологический миф призван заменить все предыдущие, в том числе религию и профессию. Устав от праздности, люди, эти несусветные богачи, будут спасать гагар или сажать кедры… Впрочем, какие еще богачи? Конечно, все это фантазии. Нам ли говорить о благоденствии? Учитывая, какие демографические катастрофы нам сулят, изобилие человечеству не грозит.
И тем не менее: нужда не отменяет мифологичности профессии. Ведь есть бедняки, которые не желают вкалывать, а только попрошайничают, и богачи, что трудятся от зари до зари. Пример второго – японцы, у которых развит культ корпоративного труда. Есть пример и первого – он всем нам не дает покоя… Говорят, русский мужик ленив. Может, и так. Ничего не скажу по этому поводу. Этнопсихология – не моя специальность. Мне положено знать только про целый вид: ленив ли человек вообще? Каково его видоспецифическое поведение? Я полагаю, человеку как раз присуща не лень, а кипучая деятельность, далеко выходящая за рамки естественных потребностей. Человек по своей природе склонен к труду (а четверть выборки – и вовсе трудоголики). Даже я, персонаж необыкновенно ленивый, порой испытываю жажду деятельности, которую утоляю на клавишах. И этот мой труд тоже насквозь мифологичен и бесполезен. Чистой воды жертвоприношение…
Приносить труд в жертву еще совсем недавно было уместно и престижно. Но не успели оглянуться – эта традиция безнадежно устарела. Видимо, так и уйдет вместе с нами. Все будет как у Омара Хайяма:
Хайям, по примеру предков, шатры познаний шил,
Но пламень в горниле горя в золу его превратил.
Разрезали ножницы смерти основу его бытия,
Ее у судьбы за бесценок маклак базарный купил…
Геннадий Гоэрелик.
Gloria fflundi
Письмо А. Д. Сахарова Л, И. Чуковской
Считается что я спец по истории советской физики тридцатых годов. Может быть. Однако в саму эту историю и в эти года я влип только из-за одного человека.
Митя Бронштейн.
Советский физик Матвей Петрович Бронштейн.
Матвей – Митя? Да. И еще эМ Пэ. И еще Аббат. Чего только в советской истории не бывает.
Скажу честно, никто не давал мне права называть его так запросто – Митей его с раннего детства звали в семье, потом друзья. В свое оправдание я мог бы сказать, что разузнал о нем очень уж многое, – больше, чем о ком-нибудь из своих родных. А вдобавок – я старше его! Его ровесником я был, когда впервые захотел узнать о нем все – все, что только можно узнать о человеке через сорок лет после его смерти. И с каждым годом он становится все младше и младше меня.
Впрочем, кому нужны мои оправдания? Особенно по части возраста…
Тридцатилетнего физика М.П. Бронштейна арестовали в августе 1937-го и расстреляли в феврале 1938-го.