Е. Ясин: – Я вспоминаю свой разговор с Михаилом Зиновьевичем Юрьевым, тогда депутатом Думы и вицеспикером, в 1993 году. Он спросил меня: «А что такое сделал Гайдар? Подумаешь, отпустил цены…» Это вроде как уже само собой разумелось, тем более что реально цены стали неуправляемы еще до решений правительства Гайдара. Тем не менее я хочу сказать – и тогда я сказал это Юрьеву, – что, в самом деле, главной рыночной реформой была либерализация цен.
Это была не только либерализация цен, но и демонтаж планово-распределительной системы: два процесса переплетались и шли одновременно. Интересно, помнит ли кто-нибудь, что до 1992 года у нас оставалась планово-распределительная система с государственными заданиями всем государственным предприятиям (а таковыми были практически все, исключая кооперативы, которые, однако, тоже были при государственных предприятиях). Потом эти задания стали называть госзаказом, от чего их суть не изменилась: выделялись фонды, выделялись лимиты, наряды, потребители прикреплялись к поставщикам, цены устанавливало тоже государство, хотя к тому времени многие цены уже вышли из-под контроля и росли довольно быстро. Государственное регулирование как бы сжималось: шло по меньшему числу показателей, не распространялось на кооперативы – но оно оставалось определяющим в экономике. И никто не представлял себе, как страна будет жить без этого.
Принципиальная особенность социалистической экономики заключается именно в том, что цены в ней хуже или лучше, но контролируются, и потому они перестают отражать соотношение спроса и предложения. Как только это происходит, возникает товарный дефицит. Меньше, больше, лучше было спланировано, хуже было спланировано, но дефицит – это родовой признак социализма, социалистической экономики. Либерализация цен, включая в действие рыночный механизм соотношения спроса и предложения, как раз и избавляла нас от дефицита. Это произошло буквально за несколько месяцев.
Я вспоминаю, как мы сидели в кафе в г. Шопроне в Венгрии после семинара. Моя жена спросила Егора Тимуровича Гайдара: «Егор, ты говоришь, что как только мы освободим цены, появятся товары. А откуда они возьмутся, как это так?» Он ответил: «Я не знаю, откуда они возьмутся, но они возьмутся. Вот увидите». Тогда правительство и президент обещали, что все проблемы будут решены к осени; конечно, это была неправда. Но измерять насыщенность рынка и проверять, где какой дефицит, наша статистика перестала уже к осени.
О. Бычкова: – Но если Гайдар сам признался, что он не знал, откуда возьмутся товары, то есть, на самом деле, не знал, как это все сработает в реальности, – значит, действительно правы те, кто его упрекает, что он не знал, как вообще все дальше повернется, и все трудности. которые возникли потом, на его совести?
Е. Ясин: – Это не так. Он говорил о том, что государство, правительство не будут больше заниматься насыщением магазинов товарами, а сработают рыночные силы. Находятся торговцы, которые закупают товары за границей. Либерализация включала в себя и такую важную вещь, как открытие экономики, то есть допуск импортных товаров. И действительно, появились компании, отдельные люди, которые стали закупать товары, привозить их. Первое время они очень хорошо зарабатывали на этом, потому что наполнялся дефицит. Тогда же, в январе, был принят указ президента о свободе торговли. Тогда появились эти лотки на улицах, грязь, антисанитария. Граждане возмущались, но, на самом деле, мы таким образом смогли победить торговую мафию, которая хотела установить контроль над товарными потоками, продлить дефицит и подорвать движение к рыночной экономике.
Либерализация цен действительно – ключевой шаг к рынку. Ею нельзя ограничиться, но она меняет самое главное: отношение людей к деньгам, к тому, на что нужно направить усилия, то есть в конце концов все потребительское и – шире – экономическое поведение людей. Если раньше вы ориентировались на то, чтобы жить в условиях дефицита и действовать так, чтобы доставать дефицит, то теперь вы должны были перестраиваться. И в экономике появлялся нормальный импульс для того, чтобы сбалансировать спрос и предложение.
Это все, конечно, произошло не сразу, достаточно длительно и мучительно. Поэтому ваш вопрос «нельзя ли было бы иначе?» вполне оправдан.
Либерализация стала одним из самых главных элементов шоковой терапии. Когда сам Гайдар говорит, что никакой шоковой терапии в России не было, он имеет в виду, что не удалось быстро сбалансировать бюджет и не допустить высокой инфляции. Но для страны, для людей шоковая терапия была. Во-первых, был шок от высокой инфляции. Во-вторых, открытие экономики привело к тому, что российские товары низкого качества, производимые с высокими издержками, стали терять потребителей здесь, в стране. Все предпочитали импортные товары. Это был удар по многим предприятиям, по людям, которые на них работают. Так что шоковая терапия в этом смысле, не совсем традиционном с точки зрения экономической теории, конечно, была.
Так нельзя ли было иначе? В принципе, можно. И все время шел спор двух стратегий: проводить такую шоковую терапию, действовать быстро, радикально – или принять сценарий более эволюционный, спокойный, шаг за шагом. Конечно, лучше бы события шли по эволюционному сценарию. Но для того чтобы его использовать, нужно было не останавливать косыгинекие реформы в 1968 году после событий в Чехословакии, а продолжать их шаг за шагом. Так же, как это делали в других странах Восточной Европы: в Венгрии, в Польше, в Чехословакии. Но мы же этого не сделали, мы все остановили, у нас был застой.
Потом началась горбачевская перестройка, были допущены очень серьезные ошибки, которые осложнили ситуацию. Прежде всего, они подорвали, как тогда говорили, материально-финансовую сбалансированность экономики. Цены были заморожены, деньги печатались, бюджет был несбалансированный, и дефицит нарастал бешеными темпами. В той ситуации, которая сложилась к осени 1991 года, у нас уже не было никаких других шансов, никакого выбора. Тогда стал оправданным сценарий шоковой терапии или большого скачка, «биг-бэнг». И он, конечно, должен был начинаться с либерализации цен. О. Бычкова: – Но все-таки главный упрек, который всегда звучит в адрес Гайдара и, наверное, еще будет раздаваться долгое время, – это даже не либерализация цен (люди называют ее иначе: «отпущенные цены» – с негативным оттенкам\), а в первую очередь сгоревшие вклады бабушек в Сбербанке.
Е. Ясии: – Но вспомните, какая была инфляция. Предположим, мы приняли бы решение: индексировать вклады. Кстати, на предыдущем этапе, когда еше правительство Рыжкова планировало повышение цен, были варианты индексации этих вкладов: но тогда цены собирались повысить только в два-три раза. А в 1992 году этого делать было уже нельзя. Если бы мы начали индексировать вклады, то цены выросли бы не в 26, а в 3000 раз. И чем больше мы бы индексировали, тем было бы хуже.
Потом, будучи министром экономики, я сталкивался с проблемой восстановления вкладов. Парламент принял закон: индексировать! – и мы прикидывали, во что это может обойтись, если возместить все вклады полностью- Я могу определенно утверждать, что наша экономика просто погибла бы. Понадобилось бы примерно 30-40 лет только для того, чтобы рассчитываться с населением, причем в ущерб самому населению. Потому что это потребовало бы остановить экономический рост, не иметь никакого накопления, при этой росли бы цены, опять обесценивались сбережения.
Вся эта ситуация сложилась к 1991 году. Перед этим четыре года наращивались денежные доходы населения при падающем производстве: экономические механизмы были испорчены. Людям платили деньги, а они не могли эти деньги потратить, кроме как понести в сберкассу. Несли в сберкассу, потом из этих же денег им платили заработную плату. Летом 1991 года 80 процентов активов Сбербанка было направлено на покрытие бюджетного дефицита. Мы получали деньги, эти деньги не использовались, как выгодно было бы государству, чтобы потом возместить то, что оно должно было заплатить населению. Потому что оно должно платить проценты и быть готовым к погашению вкладов. Оно все тратило на то, чтобы закрывать дыру в бюджете. Поэтому, если бы что-то случилось, скажем, люди потеряли доверие к банку и побежали за вкладами, то единственный выход – печатать деньги. Новая волна обесценения, и все сначала. Проблема была неразрешимой в принципе. Можно было ее решать только одним способом: обманывать людей. Потому что печатание денег – это обман. Либо надо было иметь гражданское мужество и сказать все как есть. Просто люди должны были понять, в конце концов, что произошел экономический переворот, и наступил такой момент, когда все, что было раньше, стирается с листа. Не по воле «злого», вообще не по воле одного человека – просто это был самый разумный способ действий в безвыходной ситуации.