В остальном результаты группы Семино совпадают с результатами Ричардса, но содержат важные новые детали. По Семино, первыми европейцами была группа носителей генетического маркера Ml73, пришедшая около 40 тысяч лет назад из Азии (этот маркер до сих пор свойствен как многим европейцам, так и современным жителям Сибири). Эти люди, занимавшиеся преимущественно охотой, принесли с собой культуру хорошо обработанных каменных орудий и оставили по себе в европейских пещерах поразительные наскальные рисунки (археологи называют эту культуру «Ориньякской»).
Следующая волна поселенцев (носителей маркера VI70) пришла в Европу с Ближнего Востока около 22 тысяч лет назад и принесла с собой удивительные каменные фигурки женщин и небольшие изящные каменные топоры. Поначалу первая группа доминировала в западной, а вторая – в центральной и восточной части континента, однако около 20-16 тысяч лет назад климат в Европе посуровел, язык ледника, спустившись от Скандинавии к Альпам, разделил западную и восточную части, и «ориньякцы», как считает Семино, нашли убежище за Пиренеями, в современной Стране Басков, тогда как более поздние пришельцы укрылись на Балканах. Когда же ледники отступили, эти группы вышли из убежищ, начали смешиваться друг с другом и быстро расти в числе. В результате оказалось, что почти 80 процентов современных европейцев стали потомками этих палеолитических пришельцев.
И лишь оставшиеся 20 процентов обязаны своим происхождением пришельцам времен неолита, появившимся в Европе примерно 9 тысяч лет назад с Ближнего Востока и принесшим с собой начатки сельского хозяйства. (Это время, кстати, совпадает с датировкой первых в Европе следов злаков и домашних животных, найденных археологами в греческой пещере Франхти.)
Вот так, в два удара эволюционная генетика восстановила безвозвратно утраченную, казалось бы, историю заселения Европы на протяжении последних 50 тысяч лет. Разумеется, это не вся история Европы. Первые гоминиды появились здесь намного раньше, как считают, чуть не 800 тысяч лет назад, на Пиренейском полуострове. Но то были предки вымерших позднее и без следа неандертальцев, а вот первые группы 1Ъмо сапиенс вышли из Африки, по-видимому, не раньше, чем 50 – 55 тысяч лет назад. Пройдя через Ближний Восток, они, видимо, двинулись в прикаспийские степи, откуда затем повернули, как описано выше, в Европу (другие их родичи предпочли Азию).
Одно важное замечание под занавес: не следует, конечно, думать, будто изложенная выше картина заселения Европы является окончательной и пересмотру не подлежит. Точность датировок в эволюционной генетике пока еще не так велика, как хотелось бы; интерпретация результатов тоже далеко не однозначна, и отнюдь не все специалисты согласны с толкованиями Ричардса и Семино. Эволюционная генетика – лишь в начале своего пути. Начало, однако, впечатляющее.
Кирилл Ефремов
Сенсация! Найден предок человека…
Случается, мне показывают какую-нибудь газету со статьей, посвященной антропологии: смотри, мол, что пишут – опять ваши ученые «сели в лужу»… На такие статьи я взираю с должным вниманием. Но не потому, что надеюсь почерпнуть информацию (за редким исключением неточную). И не потому, что желаю пригвоздить авторов грандиозной критикой. Нет, я наблюдаю Явление, имя которому – общественный миф. Антропология в этот рукотворный миф вплетается через равные промежутки времени («а пора бы нам напечатать») и посредством множества клише. Обычно подобные статьи следуют такой схеме: «Сенсация! Вчера вечером ученый- нонконформист Z обнаружил окаменелости подлинного Предка человека! Вся схема эволюции оказалась неверной! Человек не произошел от обезьяны!» И всегда будут ошибки, опечатки, а то и вымысел. Но прочь досала! – такова уж «кухня» (а точнее, «комбинат общественного питания») СМИ. Кстати, среди опечаток попадаются забавные. Вот например, Гомо эректуса (у него самого имя – не соскучишься) называли crectus и ereticus. «Человек крекаюший еретический».
И всюду незримо присутствует Обезьяна. Как в той истории, где надо было «не думать про белую обезьяну». Но какая еще обезьяна? Давно всем ясно: человек произошел от древних людей, двуногих приматов, но никак не обезьян. Никто же не говорит, что страус произошел от крокодила того ради, что в числе предков птиц были мезозойские рептилии. История с «человекообезьяном» казалась бы смешной, но за ней стоит закон «отторжения ближайшего соседа», что заставил человека истреблять сколько-нибудь похожих на него сушеств – от австралопитеков до австралийских аборигенов. Теперь участь «ближайшего соседа» досталась обезьянам. А как еше можно объяснить охоту на горилл ради продажи пепельниц из их ладоней? Само слово «обезьяна», как полагают, происходит от арабского «абу си на» – отец блуда. А одного зверька из капуциновых назвали даже «нечисть сатанинская»… Ох, только бы избавиться от «зверолюда», который портит нам родословную!
Кениантроп плосколицый новая находка ближайшего родственника человека. Его возраст – 3,5 миллиона лет. Рассказ о кениантропе читайте на с. 82
Антропология – необычная область знаний. С одной стороны, ее сведения почти не имеют практического применения, лишаясь лучшего критерия истины. Ошибись на миллиметр при создании самолета – и он не полетит. А вот узнай, что Америка заселена не 14, а 50 тысяч лет назад – и ничего в жизни не изменится. Но вне практики споры обычно решает политика. И «непрактичная» антропология приобретает неожиданно большую значимость: на ее доказательства (или лжедоказательства) нанизываются ценности и устремления обшества. Наиболее грозный эффект этого явления – создание наукообразной оболочки для межрасовых столкновений.
Когда европейцы начали осваивать новые земли, они с уверенностью относили аборигенов к разряду полулюдей или животных (что говорить о тех временах, если нормандцы при виде завоевателей-англичан засомневались: не звери ли, не хвост ли топорщится у них в штанах?). Судьи, правители и церковные авторитеты совершенно серьезно решали, кто люди, а кто нет, применяя все признаки науки: классификацию, цифры, логику, мнение профессуры. Отставленность большого пальца на ноге, покатый лоб, дугообразные отпечатки пальцев, синее пятно на крестце, горбатый нос и кислый запах пота – какие только признаки не вытаскивали из антропологического бланка, чтобы доказать «недочеловеческую сущность», чтобы, ткнув пальцем, возопить: «рыжий-рыжий!». И ведь не просто дразнили, а оправдывали инаковостью истребление.
В итоге расоведение приобрело не совсем хорошую репутацию: появились основания думать, что любые его исследования дают повод для расизма. Вот их и решили запретить – скопом, как неблаговидное (а теперь кое-где даже противозаконное) дело. На этом настояла общественность (в первую очередь американская). Ее давление – вещь нешуточная (ведь это голоса грантодарителей, налогоплательщиков и присяжных). Многие ученые были вынуждены провозгласить: «Рас не существует! Это артефакт! Индивидуальные генетические вариации перекрывают межэтнические…» А в кулуарах признавались: «Если скажем обратное, нас осудят и попрут с работы». Напомню, что суть расизма не в признании различий, а в обосновании неравенства по биологическому критерию.