В феврале 1212 года кастильский король Альфонс VIII возвестил о скорой битве. По всей Европе прокатывается волна воодушевления. Шестнадцатого мая, накануне войны, римский папа организует шествие в Риме, чтобы показать, что церковь поддерживает войну с альмокадами. Многие историки полагают, что подобные шествия проходили так же в разных уголках Германии и Франции. Возможно, Николас сам был увлечен царившими в обществе настроениями и именно это побудило его начать поход на Иерусалим, собрав под свои знамена нищих, детей, женщин и стариков.
Молящийся крестоносец
В 1187 году египетский султан Салах-ад-дин (Саладин) отнял у крестоносцев Иерусалим (иранская миниатюра, конец XII века)
В те дни добровольцам был открыт путь на Восток и Запад. Люди побогаче могли ехать в Испанию, снарядившись для войны с маврами. Бедные патриоты христианства горазды были «записаться» лишь в пеший поход. Две армии почти одновременно двинулись на мусульман; одна рассеяла их, другая рассеялась сама.
Шестнадцатого июля 1212 года близ местечка Лас-Навас-де-Толоса войско арабов было напрочь разбито христианами. Реконкиста стала необратимой. «Варвары Запада» выиграли свой первый в этом году «крестовый поход». Второй, в который вел людей Николас, окончился на итальянском побережье. Но был еще и третий поход; он тоже начался весной 1212 года – весной «всеобщей мобилизации христиан».
Невероятно, но в том же 1212 году, в те месяцы, когда по всей Германии собираются в ополчение дети, подобная страсть охватила и французских отроков. Хронисты сообщают о том, что некий мальчик-подпасок по имени Стефан собрал около тридцати тысяч «детей» (pueri), готовясь выступить в поход, чтобы сокрушить врагов своим благочестием. Их ряды полнились крестьянами, ремесленниками, священниками и даже преступниками. Они пересекли всю Францию и достигли Марселя. Здесь они ожидали (какие поразительные параллели!), что волны расступятся и пропустят их в Иерусалим. Однако чудо снова не состоялось…
Преклонив колени в молитве, рыцарь выступает в крестовый поход
Путь рыцаря пройден. Надгробие павшего английского воина (1200год)
Конечно, остается немало вопросов. Но в общих чертах картина ясна. Восемь столетий назад Европа переживала кризис. Ее население постоянно росло. Все больше молодых, энергичных людей не имели за душой ничего и не знали, куда приложить свои силы. С отчаянной решимостью они шли за проповедниками, коих было немало. Ряды еретиков и сектантов полнились. Появились самозваные вожди, готовые повести паству хоть на край света. Не жадность пытались пробудить эти люди в своих приверженцах – ее вполне хватало настоящим рыцарям-крестоносцам, готовым ради богатой добычи разграбить любую страну и город. Нет, их вдохновляла только идея. Они мечтали вернуть христианскому миру земли, которые им были утрачены, и разве что надеялись получить «той землицы клочочек». Но они не хотели применять ни оружие, ни силу. Они полагались лишь на чудо – на веру, что «движет горами и морями».
В их безумной затее очень ярко отразился образ мышления средневекового человека. Эта эпоха была временем коллективных переживаний. Словно огромный резонатор, толпа усиливала каждое слово, каждый жест проповедника. И тогда тысячи людей, старых и малых, бросали свои дома, оставляли имущество, чтобы послужить Господу и вернуть потерянные Им святыни. Словно волны, поднятые бурей, «воины Христовы» носились по всей Европе. Им мнились лишь подвиги, не награды! Что ж, подвиг в т> пору был доступен каждому, ибо свершить его было легче, чем вынести тяготы жизни.
Увы. им не суждено было попасть в Святую землю, обещанную сладкоустым ангелом. Они поверили, но вера не привела их никуда. Стоя на берегу Средиземного моря и глядя на однообразную рябь, они со всей ужасающей для их молодых душ ясностью поняли, что в жизни им остались лишь тяготы.
Памяти Вадима Ольшанского
Очень трудно смириться с мыслью, что его больше нет с нами. Представить себе это трудно всем. И тем, для кого он был просто Вадимом, блистательным собеседником, очень веселым и добрым человеком, жившим долгие годы с половиной, потом с чет вертью легкого, то дома, то в больницах, последние годы – без ноги, с потрясающим мужеством сохранявшим легкий нрав и уникальную работоспособность. И тем, для кого он был Вадимом Борисовичем, Учителем и живой легендой, одним из отцов-основателей советской социологии и социальной психологии, в шестидесятые годы начавшим великое переустройство нашего общества. Вадим всегда был диссидентом и никогда им не был. Он увлекся социальной психологией потому, что просто хотел понять, что движет людьми, когда они честны и лживы, самостоятельны и готовы исполнять любой приказ начальства, ради чего они могут работать на износ и почему халтурят. Ему необходимо было это понять ради воплощения в жизнь самых высоких идеалов, в которые он верил – верил, в отличие от тысяч тех, кто всего лишь делал на них карьеру. По отношению к этим идеалам он не был диссидентом. По отношению к тем, кто ими спекулировал, несомненно, был. Невозможно переоценить то, что сделали для нашего общества отцы-основатели советской социологии и социальной психологии. Говорить надо прежде всего не о создании этих наук, а о возвращении к миру. Одно то, что они пробили дыру в «железном занавесе» и сквозь нее пробились в мировую науку, дорогого стоит. Но, возможно, для общества еще важнее другое. Задумавшись, как Вадим Ольшанский, над тем, почему мы столь далеки от провозглашенных идеалов, отцы-основатели заставили все общество задать себе этот вопрос. С этого вопроса, по сути, и началось все наше преображение. Вадим останется с нами, даже когда уйдут все, кто его помнит: и те, для кого он – Вадим, и те, для кого он – Вадим Борисович, Учитель и Основоположник. Он останется в нашем способе думать о себе и об обществе, в нашей склонности ценить чистоту и честность мысли. Он останется и мелким шрифтом на бессменном учебнике социальной психологии Шибутани «Сокращенный перевод с английского В.Б. Ольшанского». Останется в подшивках нашего журнала статьями, полными блистательных парадоксов, мягкого юмора и острой мысли.
Владимир Ядов
Четыре выдающихся вклада Вадима Ольшанского в российскую социальную науку
Я пишу эти заметки, не обращаясь к каким-либо справочникам. Пишу так, как если бы меня (или любого из коллег моего поколения) спросили: «Что главное в многочисленных публикациях Вадима Ольшанского?» Не задумываясь, большинство назвали бы четыре из особо крупных.
Далеко не у всякого из удостоенных высших академических званий его коллеги по профессии так вот «с ходу» назовут произведение, ставшее его научным вкладом. Вадим же, между прочим, так и не нашел времени заняться докторской диссертацией.
Будучи одним из наиболее ярких представителей когорты «пионеров» нашей социологии, возродивших эту дисциплину в годы хрушевской «оттепели» после почти сорокалетнего перерыва, Вадим, как и все мы тогда, самообучался и социологии, и социальной психологии. К нему точно подходит фраза: «Этот человек сам себя сделал». И он блестяще проявил свой талант в обеих дисциплинах.
Первым сыгравшим очень важное значение его профессиональным поступком было (еще в годы запоздалой аспирантуры – после четырнадцати лет армии и партийной работы) исследование на заводе имени Владимира Ильича. Совершенно необычное для советских времен. Вадим пошел рабочим и сделался, так сказать, замаскированным исследователем. В социологии это называется сбором первичных данных путем непосредственного («воюченного» в изучаемые события) наблюдения. Думаю, он вычитал из англоязычной литературы, что в тридцатые годы чикагские социологи изобрели методологию включенного наблюдения для исследования малопонятных явлений, вроде уличных банд или бродяг. И успешно сфантазировал свою собственную систему такого рода исследования, что позднее детально описал. Этот уникальный научный эксперимент, выполненный в наших, отечественных условиях, до сего времени входит в списки обязательной литературы для студентов-социологов.