Как человек XVI века, царь Иван старался давать своим действиям богословское обоснование. Вроде бы историков этим не удивишь: на аргументах «от Писания» строится полемика с князем Курбским, вошедшая во все хрестоматии по русской средневековой литературе. Но вряд ли кто-то из ученых принимал эту теополитологию всерьез – скорее как рационализацию задним числом, словесную драпировку истинных мотивов. Юрганов не соглашается с таким подходом, справедливо отмечая, что средневековый человек действительно верил в то, что объединяло наших предков под сводами храма. Богословие было не отвлеченным умствованием, не «игрой в бисер», а совершенно реальным руководством к достижению реальной цели – к спасению души.
А.Л. Юрганов указывает на греческие эсхатологические сочинения, которые послужили не просто «источником вдохновения», но практическим пособием при устройстве опричнины. Прежде всего, это «Слово о царствии язык в последний времена и сказание от перваго человека до скончания» или – короче – «Откровение», приписываемое епископу Патарскому Мефодию (III-IVe.), «известному своей борьбой с язычниками и еретиками». Греческий автор придает кошмарам Апокалипсиса своего рода драматургическую стройность. Главные персонажи этой «хроники», опрокинутой в будущее, Гог и Магог (цари «нечистых народов»), антихрист, «Рахилин сын», который «повелит совокупитися отцу со дщерью и брату с сестрою», «некая жена от Понта именем Модонна», а с другой («светлой») стороны – архангел Михаил, воскресшие пророки Илья с Енохом…
Но в центре событий – Михаил, «царь греческий», последний благочестивый император- Он займет престол в Иерусалиме после уничтожения «нечистых народов»; будет править благочестиво 12 лет, потом взойдет на Голгофу и передаст «царский венец» Богу. В другом популярном эсхатологическом сочинении, «Житии Андрея Юродивого», последнего православного царя-победителя зовут Иоанн.
Для всех христианских авторов, писавших о «конце времен», от Иоанна Богослова до Клайва С. Льюиса («Хроники Нарнии: Последняя битва»), характерно «упоение в бою…», своеобразная героика тотального уничтожения, весьма далекая от кротости и милосердия. Одна из фундаментальных идей – разделение человечества на «избранных»
(«…ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые последуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел… Они непорочны пред престолом Божиим») и «отвергнутых» («И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное»).
Со времен летописца Нестора «Откровение» Мефодия Патарского было хорошо известно образованным людям на Руси, «его рассуждениям безоговорочно верили, особенно после того, как одно из самых страшных для православного человека пророчеств сбылось в 1453 г.», то есть после падения Константинополя[2 A.Л. Юрганов. Категории- с. 321.]. Мрачные предчувствия оживлялись в преддверии каждой «круглой» даты от Сотворения мира. Особенно- перед 7000 годом (1492 от Р.Х.) Даже пасхалию довели только до этого рубежа, предполагая, что с наступлением «вечности» она не понадобится. Юрганов приводит «летопись» будущих событий с 1469 по 1492 годы, заранее составленную русским книжником по Мефодию Патарскому и Андрею Юродивому. Неосуществившиеся в 1492 году ожидания переносились на 70 или 77 лет вперед – посредством манипуляций с магической «седмицей». А на рубеже 1564-1565 годов как раз и вводится тот особый режим управления, который вошел в историю под названием «опричнина».
По мнению историка, Иван Грозный сознательно возложил на себя историческую миссию «последнего благочестивого царя». Опричники – «избранные», потому-то их и не может осудить никакой человеческий суд, кроме царского («…наши виноваты не были бы»), символика странного воинства – собачья голова на шее у лошади – прямо соотносится с пророчествами (с песьими головами изображались «нечистые народы Гога и Магога»), сам опричный террор как своими конкретными формами, так и масштабами бессмысленного кровопролития перекликается с апокалиптическими видениями.
А.Л. Юрганов привлекает для подтверждения своей гипотезы большой фактический материал: тонкости богословской полемики царя с Андреем Курбским, детали полумонашеского быта и причудливой архитектуры Опричного двора, технологию казней. В этом же контексте должна рассматриваться и известная концепция «Третьего Рима»: после падения «Второго Рима», Константинополя, Московская Русь остается последним православным царством, «а четвертому (Риму. – И.С.) не быти…» Оказывается, автор этой «русской идеи» инок Филофей в послании Василию III (отцу Ивана Грозного!) прямо ссылался на авторитет все того же Мефодия.
Отдельный вопрос – о государственной символике.
Что за «ездец» (всадник) изображен на великокняжеских, а затем царских печатях? Юрганов доказывает, что отождествление его со св. Георгием – сравнительно позднее (XVII в.) Почему на ранних печатях копье без наконечника? Да и копье ли это вообще? И почему в некоторых источниках «ездец» предстает голым или полуголым? Наконец, что за змей под ногами у коня?
Ученый дает свой ответы на эти вопросы. На печатях изображен «царь-победитель», с которым отождествляется правитель Русского государства, «Третьего Рима». В руке у царя скипетр. А змей – не просто змей, а «аспид-кераст», символизирующий антихриста. Что же касается своеобразного одеяния всадника, то вот еще одна занятная характеристика апокалиптического «царя Михаила»: «Восстанет царь отрок отроков Маковицких, идеже близ рая живяху, Адамови внуци: безгрешние же суть всии человецы, а не носят одеяние, но яко родишися тако и хождаху…»[ 3 Там же, с. 343.].
Спаситель на Страшном суде. Фрагмент иконы «Страшный суд».
Вторая половина XVII века (музей икон в Рекменгхаузене, Германия)
Таким образом, неограниченное самодержавие получило внятную религиозную санкцию. Иван воспроизводит подвиги Нерона прямо в храме Божьем. «Все, что ему приходило в голову, одного убить, другого сжечь, приказывает он в церкви». Опричники в Александровском дворце носят монашеское черное одеяние, называют своего «игумена» «не иным именем как брат», тщательно соблюдают монастырский устав – с одним немаловажным усовершенствованием. «Редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок, в котором постоянно находятся много сот людей; их заставляет он в своем присутствии пытать или даже мучить до смерти безо всякой причины, вид чего вызывает в нем, согласно его природе, особенную радость и веселость. И после этого каждый из братьев должен явиться в столовую или трапезную, как они называют, на вечернюю молитву, продолжающуюся до 9 …» (Из воспоминаний немцев-опричников И. Таубе и Э. Крузе). «Ты, Государь, аки Бог и мала, и велика чинишь» (опричник Василий Ильин-Грязной). «Смерть бо, прочее, не мученье бывает, но враче ван ье добрейшее и спасенье паче, и смотренье, державная, премудрости исполнено, удерживает бо яко намнозе греха устремленье, умры бо, рече, оправдися от нея» (монах Филипп Монотроп, XI в., перевод с греческого). Нельзя не признать, что собранные в книге Юрганова фрагменты источников образуют триллер, превосходящим всякую голливудскую фантазию не только (и не столько) технологией мучений, сколько взаимоотношениями людей при этом.
Каким явится антихрист у Мефодия Патарского? «Антихрист придет из Капернаума, будет кроток и смирен. Богобоязнен и нищелюбив, любящий правду, ненавидящий мзду и идолослужение»[4 Там же, с. 324.]. Следовательно, даже сочетание всех этих качеств не гарантирует, что они – не сатанинского происхождения, и не ограждает человека от «врачеванья добрейшего».
Многое в опричнине из нашего времени выглядит как издевательство над религией: демонстративные убийства священнослужителей, вплоть до митрополита Филиппа, разграбление церквей, чередование садистских оргий с молитвами и постами. Историки фактически капитулировали перед этими фактами, призвав на помощь психиатров.