Игорь Яковенко
«Кризис сегодня – это реальный шанс к изменениям России»
Почему интеллектуальная и политическая элита потащила страну в пропасть? Да потому, что русская культура несет в себе эсхатологизм сознания. Вы привели прекрасную цитату: «Россия освободит мир из цепей истории», она выражает русский дух. Первая мировая война, как и противостояние России Европе, переживалась русской интеллигенцией и политической элитой эсхатологически. На фоне этого сумасшествия Ленин оказался тактическим прагматиком. Но стратегически у него также присутствовал эсхатологизм, вспомните его разговоры про золотые нужники. Он был абсолютным порождением русской культуры, полностью эсхатологичен и оторван от любой реальности. На фоне политической тактики он вполне конструктивно мыслил. Но элита была заражена эсхатологией, понимавшей под этим – борьбу Востока с Западом, православия с католическим миром, а у него была эсхатология коммунистического сознания, борющегося с буржуазией. Две эсхатологии столкнулись и одна – более ядовитая и прагматичная – победила.
Мне кажется здесь уместно говорить об эсхатологической истерии, когда обществу кажется, что послезавтра настанет царство божие или – через два-три шага мы победим, и все проблемы будут сняты. Эсхатологическая истерия отшибает последние остатки ума и критического мышления. Именно это переживала русская интеллигенция с 1914 года. Некоторые из ответов на ваш вопрос я вижу в этом.
Теперь о разрушении России. На самом деле, кризис, который она переживает сегодня, дает ей реальный шанс к изменениям. Общество так устроено, и культурологи хорошо это знают (особенно, если есть очень мощная инерция ментальности сознания), что только в ответ на серьезные кризисы, имеющие значение жизни и смерти, возможны какие-то подвижки. Германия тоже вписывалась в западное сообщество медленно и болезненно. Мне представляется, что Россия относительно Германии опаздывает примерно лет на 50-75. Если Германия где-то в конце 60-х годов становится нормальной западной демократией, то, по всей видимости, году к 30-му XXI века у России тоже есть шанс вписаться в европейское сообщество.
В одной из книг вы пишете, что для вас распад СССР и изменение статуса были болезненны. У меня есть ощущение, что люди следующих поколений (30-, 40-летних) лишены имперского комплекса, им по большому счету довольно безразлично, великие мы или нет. Мы переходим к мышлению в категориях интереса. Жизнь учит сегодняшних людей понимать, что империя берется из его кармана, ресурсов, социальных шансов. Видение мира через призму интересов замешает имперскую психологию – то самое счастье эпохи царской или советской России, когда была великая страна и ты каплей лился с массами.
Я усматриваю надежды на этом пути. Мне кажется, что тот тип сознания, который дважды привел в XX веке Россию к катастрофе, сегодня не может устойчиво воспроизводиться. Для этого нужен был железный занавес в конце XX века или отсутствие массовых коммуникаций и фольклорное сознание начала века. Но пришли Интернет, сателлитные антенны, реальное двуязычие.
Антизападничество в России – в значительной мере способ сохранения ее идентичности. Если бы его не было, у России был бы шанс пережить эволюцию Польши, раствориться, входя в Европу. Отсюда все время заклинания: «Нет, я не Байрон, я – другой». Установка на антизападничество, на нашу нетождественность – со временем от поколения к поколению утрачивает массовый кредит. Я не вижу в сегодняшних московских студентах пафоса – «мы – другие» и готовности сражаться за это и умирать. Да, существуют элементы антиамериканизма – но ведь он есть, например, и в Испании, а она от этого не перестает быть европейской державой.
И. В. Сталин
Далее. Я убежден, что Сибирь Россия потеряет – и даже не через пятьдесят лет, а раньше, и, думаю, в этом будет огромная удача для России. Есть принцип минимизации изменений. Большая сложная система минимизирует изменения, и пока у России есть ресурсы (взял то, что дано от бога, и продал), она не будет меняться. Россия должна быть поставлена историческим императивом в ситуацию: ты либо меняешься, либо умираешь. И исторически неизбежная утрата Сибири видится мне высочайшим благом для страны с такими просторами. Голландия не имеет ни Сибири, ни газа, но это зажиточная, развитая, очень симпатичная страна. Русские должны быть поставлены в ситуацию: либо они поголовно вымирают, либо они меняются, переходят в стадию интенсивного развития. Соглашаясь с тем, что Россия кончилась в том качестве, в каком мы ее знаем, я не вижу в этом трагедии. Как раз изменение границ делает ее более европейской страной. После ухода Сибири Россия утратила бы границу с Китаем, а даже только это в свою очередь изменило бы очень многие характеристики.
Представить себе качественные изменения такого масштаба очень трудно. Я представляю, что территория за Уралом станет некоторым независимым буферным государством, которое будет балансировать между Китаем, Японией, США, а через какое-то время будет еще чем-то, чем конкретно – не знаю. Важно, что ядерное оружие не спасло единство Советского Союза, и вряд ли сегодняшние ресурсы смогут приостановить процессы деструкции государства.
И наконец, еще одно соображение. Думаю, что взорвать мир ядерным оружием и покончить с историей человек не может. Есть некоторые фундаментальные законы исторического развития, которые управляют историей. И они – не в воле отдельного правителя или сумасшедшего руководителя. Для меня атомная война представляется нереалистической страшилкой.
Игорь Кондаков
«Что плохого в том, что Россия в нынешнем виде погибнет?»
Я хочу начать с метафизического вопроса. Мне не вполне понятно, что плохого в том, что Россия в нынешнем виде погибнет? Ее распад, расчленение, демографическое убывание, утрата имперского статуса – это варианты качественного изменения. Нам трудно расстаться с нашим прошлым, которое укладывалось в имперские рамки, рамки сверхдержавы, рамки «Руси, которая объединила все остальные народы», – вот в чем дело. А нужно исходить из того, что путь России в будущее может быть самым причудливым и неожиданным.
Меня в свое время заинтересовал вопрос, как будет выглядеть будущее человечество, и кто-то ответил: «Вы представляете, как выглядит олимпийская команда Франции? Афроамериканцы, арабы»… И если через двадцать лет Москва будет представлять собой в демографическом отношении город, населенный кавказцами, ничего удивительного и ужасного я не вижу в таком наполнении инокультурными или иноцивилизационными компонентами России, ничего трагического. Масса арабов и турок населяют Францию, Германию, Австрию. У сравнительно небольшой части населения (сторонники Хайдера) это вызывает определенные эмоции и политические инвективы. Но ведь не происходит же мусульманизации Франции или Германии? Наоборот – происходит определенная европеизация этого мигрирующего населения, многие французы, немцы рассматривают приход восточных народов как приход будущего поколения, которое должно быть интегрировано в европейскую культуру, переварено ею и в дальнейшем должно стать тем, кто будет строить новую Европу. Думаю, что подобные процессы происходят и в России.
Выбор между Европой и Азией – не единственный путь цивилизационного выбора России, возможна и интеграция в рамках евразийского дискурса.
Я полностью согласен с исходным положением докладчика о том, что своеобразие российской цивилизации заключается в ее неопределенности, неустойчивости, двойственности. Но это не обязательно выливается в двойственность политических традиций России. Если взять «Курс русской истории» Ключевского, мы увидим, что действительно основой российской цивилизации была неопределенность и неустойчивость. Но неустойчивость чего? Самой природы восточноевропейской равнины, самого этнокультурного контакта Руси, с одной стороны, с чудью и весью (финно-угорскими племенами), с другой – с тюркскими племенами. Постоянный культурный водоворот был неким фактором неопределенности, неустойчивости.