Для России характерна внутренняя периферия, формирующаяся в центре ячеек магистральной дорожной сети, сравнительно недалеко от Москвы. Периферия на данный момент изобилует маргинальными зонами – мертвыми для экономики, но живыми для природы. Так, при движении из Смоленска и Великих Лук к Москве кажется, что приближаешься к Западной Европе. А посредине между Москвой и Санкт-Петербургом располагается типичное захолустье.
– Правильно пи мы поняли, что вы создали специальную модель для объяснения современной бюрократическо-географической субординации?
– Скажем так: я просто упорядочил всем известные факты. В бюрократическом пространстве различаются связи вертикальные – между начальником и подчиненным, и горизонтальные – между чиновниками одного ранга. В географическом пространстве различаются связи радиальные – между центром и точкой на периферии, тангенциальные – между равноудаленными от центра точками. Вот я и решил объединить оба пространства в одной модели. И теперь мы будем территориальные связи называть метафорически – вертикальными и горизонтальными. Тоталитарный режим стремится укреплять первые и уничтожать вторые. Вертикаль государства усиливается путем ослабления горизонтали обшества. В 1991 году российские регионы устроили революцию, добились эмансипации, получили какие-то права и возможности и стали объединяться помимо Москвы, исходя из собственных интересов, кооперируясь, устанавливая нецентрализованные взаимосвязи по горизонтали и диагонали. В 2000 году эта тенденция была переломлена, стала восстанавливаться прежняя, феодально-имперская субординация. Такая структура, с преобладанием вертикальных связей над горизонтальными, обладает парадоксально-односторонней прочностью, бывает твердой, но хрупкой. Наша империя периодически рассыпается, погружаясь в анархию и смуту, а после склеивается из тех же кусков.
– Как вы добиваетесь реалистичности в своих моделях?
– Я разрабатывал свои концепции не по литературным источникам, а осмысливал тот ландшафт. который видел, передвигаясь пешком и на общественном транспорте. Тоталитарный ландшафт, такой, в котором вертикальные связи гипертрофированы, а горизонтальные практически атрофированы, в России формировался веками. Одна из последних перестроек географического поля прошла на моих глазах в сельской местности. До середины XX века из каждой деревни отходили три-четыре грунтовые дороги в соседние селения. К концу XX века личные связи между жителями близлежащих деревень оборвались, а бытовые связи направились на ближайшую твердую дорогу, связывающую села со своим райцентром, а через него с Москвой. Прежние проселочные дороги на полях вокруг деревень были распаханы, а в лесах сохранились в виде широких, но почти непроезжих пеших троп.
Государственный строй может изменяться, но выработанный специфический культурный ландшафт остается, к сожалению, на многие десятилетия. В этом реликтовом ландшафте нам и нашим внукам предстоит жить, к нему мы должны приспосабливаться, не разрушая полученного наследия, а превращая его минусы в плюсы.
– В своем докладе вы говорили об особенностях урбанизации в России…
– На фоне тенденций, провозглашенных глобальными и прогрессивными, Россия по-прежнему дрейфует в свою боковую сторону. Парадоксальна и не имеет адекватных терминов в современной лексике наша трансформация систем расселения. К тому моменту, как большинство россиян стали формально горожанами, они обзавелись загородными садовыми участками, сделали их чуть ли не основным местом работы и главным средством самообеспечения продовольствием; оказались крестьянами по преобладающим интересам. Традиционная деревня вымирает на окраинах и в глубинке, но ее функциональное подобие и наследие возрождается в пригородах.
- Б. Б., давайте попробуем подвести итог нашего разговора…
– Я бы хотел, чтобы в развитии нашей страны было больше прогресса. Ведь я всю жизнь верил в его неуклонное и безудержное движение. В последнее время я вынужден обращать внимание на некую цикличность, повторяемость, застойность того, что сейчас происходит с Россией. Похоже, что наша страна никак не может выбраться из заведенного тысячу лет назад порочного круга и выйти на более прямую траекторию развития, чтобы государство, если оно еще необходимо, было бы не циничным хозяином людского поголовья, а честным наемным слугой самоорганизованного общества. Как я уже говорил в самом начале нашего разговора, я мечтаю, чтобы кто-нибудь отверг мои тезисы, разбил мой пессимизм вескими аргументами. И тогда я первый с глубоким удовлетворением констатирую, что не все еще так плохо в стране, как мне представлялось.
Теплый трон Будды
Есть что-то индийское в этом развлечении. Лодка бежит по реке, словно пытаясь взлететь. Солнце светит так ярко, что река блестит, напоминая огромное зеркало, по которому неудержимо скользишь вперед, вдаль. Ослабев от жаркого марева, отдыхаешь на палубе, а мимо тебя бесконечной лентой тянется Волга. Приподняв голову, видишь, как по обе стороны нескончаемым строем застыли деревянные домики. Вот огромный стог плывет по реке, перевозимый с берега на берег на катере. Монотонно мелькают другие лодки: реку оплетают сетями, реку рассекают сетями. Но летний день так спокоен и красив, что возмутиться нет сил. В душу проникает бесстрастие – знамение чужих богов.
С каждым часом путешествия голоса за спиной становятся все тише. Далеко позади город Астрахань, покинутый поутру. Наша лодка петляет в каких-то боковых руслах, протоках, каналах… Вода то наливается синью на открытых местах, то становится мутно-желтой, когда лодка приблизится к зарослям – густой, шевелящейся стене тростника. Порой переливчатым салютом взлетает стая птиц. И снова лодка меняет курс. Мы что-то ищем? Разве боги страны, лежащей за тремя морями, заповедали нам что-то искать?
Сквозь дремоту слышится голос Ольги. Она объясняет капитану: «Мне говорили, что сейчас он уже расцвел». – «Да, я в прошлое воскресенье пытался туда попасть, но все время натыкался на мель». – «Надо же попробовать! Может, хоть издали увидим?»
До конца дня волны качают меня, словно упавший в воду листок. Пусть доро!у на родину Будды нам преграждают Каспий и бескрайний Иран, уголок индийского мира можно найти и здесь. Мы плывем навстречу плавучим полям лотоса. Уже давно берега Волги отступили. Река разлилась, напоминая море. Лишь на горизонте видна широкая зеленая полоса. Мы направляемся туда, вновь отступаем, заметив мель; выбираем другой маршрут, опять покорные течению реки, как буддийские послушники – течению жизни. Впереди еще два дня поездки. Нам так и не удастся пробиться к цветам. И все же, и все же…
Спасибо Ольге, что вызвала меня из Москвы и увлекла мечтой повидать лотос, ведь у нас в европейской части России можно лишь в низовьях Волги, под Астраханью, встретить этот удивительный цветок, который в древности называли «теплым троном Будды» и который в наши дни привлекает все большее внимание ученых.
Легенда гласит, что юный царевич Гаутама Шакьямуни – его мы чтим теперь под именем Будды (от санскритского корня «будх» – будить, пробуждаться) – уже в детстве был отмечен благодатью. Там, где он ступал, вырастал цветок лотоса. Поэтому любой буддийский храм украшен этими цветами и их резными изображениями. Вряд ли вы найдете статую Будды, чей постамент не был бы обрамлен священными цветами: мудрец из племени таков обычно восседает на троне, сплетенном из конических плодов лотоса, восседает, конечно, в позе лотоса.