Скученность, конкуренция, война – слагаемые отбора у человека. Под их воздействием внутри групп возросли центростремительные силы («быть такими, как мы»), а между группами – центробежные («быть не такими, как они»). И человеческий род стал дробиться на множество устойчивых рас, теснящих друг друга.
Еще один фактор расообразования – смешение. Оно порождает группы межрасовых метисов (таково, например, коренное население Алтая и Казахстана). А еще оно позволяет популяции вобрать гены автохтонного – местного населения (или наоборот, мигрантов), что нередко придает ей необычность, резкие отличия от соседей – таковы японские айны.
Роль смешения менялась. В палеолите, в эпоху постоянных миграций, это была ведущая сила. Позднее, в мезолите и неолите, наоборот, усилилась изоляция, обеспечившая «сгущение» рас. А затем, в эпоху металла, смешение снова стало набирать силу. И набирает по сей день – похоже, вскоре человечество целиком станет метисным. Расы исчезнут, и разговор о них потеряет смысл.
Что такое Homo sapiens? Примат с повышенными хищностью, мигрантностью и военной хитростью. Расхожая точка зрения: «сапиенсы – это мы». На самом же деле, разнообразие сапиенса очень велико, даже колоссально. К этому виду относят множество двуногих приматов последних 200-300 тысяч лет. Сапиенс – это пигмей бамбути и чукча, неандерталец и кроманьонец, чудовищный «человек из пещеры Брокен-хилл» и элегантный британец. Иные настолько архаичны ликом, что едва ли кто из нас отважился бы назвать их «мы». Однако у них крупный «разумный» мозп Так, у неандертальца его объем (1600 миллилитров) существенно превосходит современных австралийцев (1100 миллилитров). Некоторые формы сапиенса различаются на полметра по длине тела, другие – на полцентнера по весу. Пестрота этого вила – результат приспособления к самым разным условиями обитания.
Если Homo sapiens – вид «пестрый» среди прочих видов, то его подвид Homo sapiens recens (к которому относимся и мы с вами) среди подвидов уже «наипестрейший». И причина тому не только разнообразие местообитаний, но и вмешательство «естественного искусственного отбора». Чем, в целом, выделяется наш подвид среди прочих приматов? Полагаю, способностью выживать в условиях скученности.
Поясню. У всякой экосистемы, как и биосферы в целом, есть некий объем жизненного пространства, вмещающий, допустим, двести тысяч медведей или пару миллионов бобров. Человек – крупное, прожорливое млекопитающее с большой кормовой территорией. Поэтому первоначально биосфера была «рассчитана» всего на десяток-другой миллионов двуногих приматов тропических саванн. В дальнейшем человек заселил другие биомы Земли, искусственно расширив «вместимость биосферы». Однако в теплых ареалах плотность населения уже давно (вероятно, около полусотни тысяч лет назад) перевалила экологическую норму. А затем появились поселения, города – настоящие «экологические тюрьмы»…
Именно перенаселенность спровоцировала усиление отбора на инфантильность. Ведь способностью быть «в тесноте, да не в обиде» обладает молодежь, будь то мальки, щенки, птенцы или младшие школьники. Для взрослого их галдеж и мельтешение нестерпимы: «А ну-ка замолчите, а то я с ума сойду!». Ряд качеств, сделавших человека человеком: подвижность мышления, коммуникабельность, лингвистичность, склонность к учению, игре и ласке, а также умение приспособиться к стрессу, характерны именно для детенышей. Впрочем, отбирались скорее не сами качества, а сопряженные с ними сигнальные особенности внешности: небольшие челюсти, округлая голова, «симпатичное» (читай детское) лицо.
Как известно, «детские» черты внешности – мощный сигнал, подавляющий агрессию и запускаюший покровительственное поведение (видоизмененные формы которого – проявление дружелюбия и сексуального влечения). Оттого пухлые губы, высокий лоб и большие глаза кажутся нам симпатичными или сексапильными. Кстати, отбор на инфантильную внешность породил моду на «очень стройных девушек», фактически обладающих пропорциями неполовозрелых девочек. Притом, что в естественных условиях больший «экологический успех» имела бы фигура фрекен Бок, нежели Барби.
Подобные идеи высказываются уже давно, однако относятся скорее к философии, чем к науке. Ибо чтобы говорить о поведенческих и эстетических факторах эволюции, нужно разработать и применять методы их изучения – а это непросто. Однако уже более двух десятилетий активно развиваются новые области науки, находящиеся на стыке антропологии и психологии. В частности, это антропоэстетика и сравнительная этология человека. (Кстати, мы собираемся посвятить этологии человека один из ближайших номеров «Знание – сила».)
Итак, условия скученности породили инфантилизацию, «впадение в детство». Причем в разных уголках Земли независимо. А если ситуация была обратной – климат суров, а плотность населения мала, – так же независимо шла матуризация (отбор «возмужалых»). Поэтому сходство черт между некоторыми человеческими группами нередко означает вовсе не родство, а лишь параллельное действие отбора. Примеры «взрослых» и «детских» комплексов черт есть в каждой расе. Среди европеоидов можно сравнить громадных мужественных черногорцев и хрупких ювенильных бенгальцев (чья огромная популяция, размером с население России, умещается всего лишь в дельте Ганга). Среди монголоидов – сравните массивных чукчей-китобоев и вьетнамских рыбаков в весе пера. Среди американских индейцев – северных могикан, что цепляют перьями облака, и амазонских яномами, что умещаются на спине морской свинки…
Мигрантность – удивительное качество экологии и поведения. Она довольно часто разграничивает систематически близкие группы животных (например, в составе зайцеобразных или хищных), делая одних – оседлыми, локальными видами, а других – видами широко расселенными, даже космополитными. Пожалуй (вывод неожиданный), неодинаковая мигрантность стала основной причиной подразделения человечества на два ствола: западный – домоседы, а восточный – путешественники. У них и ареалы под стать: очаг западный – это земля, а вокруг море, очаг восточный – море, а вокруг земля (Тихоокеанское кольцо).
По существу, восточный очаг – окраина ойкумены, среди предков тамошних рас всегда были пришельцы с запада, некогда отважившиеся на великое путешествие. Поэтому, можно сказать, у человека восточного склонность к перемене мест «в крови» – мигрантность здесь повышена. Судите сами. Предки америндов прошли десятки тысяч километров до Огненной Земли. Австралоиды разбрелись на территории… половины Земного шара (от Индостана до островов Океании). Если верить теории Поля Риве, то они проникли даже в Америку через Антарктику. А для монголоидов (например, для эвенков) тысяча сибирских верст – не околица. Арктические монголоиды – эскимосы (по численности – население Серпухова) едва сумели уместиться на Гренландии, Канадском архипелаге, Аляске и Чукотке.
В западном очаге миграций подобного масштаба в доисторическую эпоху не было. Тамошние «великие переселения» народов кажутся скромными прогулками по сравнению с «паломничеством на восток». Это касается как индоевропейцев, так и африканцев. В частности, перемещаясь по Африке, бушмены и негроиды даже не перешли Сахару и Синай. Вы скажете – мешала пустыня! Но, на самом деле, пустыня появилась там совсем недавно, оттеснив вполне проходимые саванны.