Доколе будем терпеть глумление над нами?..
Игорь Андреев
Кажется, никогда за всю историю отечественного книгопечатания на читателя не обрушивалась такая лавина книг. Книги го истории в этом лавинном потоке занимают не последнее место. Однако обилие не радует. Очень скоро становится ясно, что большинство романов скроено по общим меркам и похоже друг на друга, как пироги одной выпечки. Бороться с этим бедствием бесполезно. Зуд писательства приобретает эпидемический характер.
Но – нет худа без добра. Широкие массы обретают уверенность в собственном даровании. Теперь каждый может внести свой скромный вклад в литературу.
Для доказательства мы предлагаем вниманию читателя вариант остросюжетного историко-эпического романа, построенного в полном соответствии с утвердившимися ныне канонами. В романе, как и положено, есть грозный и справедливый государь, представители элиты (патриоты и изменники) и протестующие, но патриотически настроенные выдвиженцы из угнетенных масс.
Для удобства роман можно отнести как к допетровской России, так и к послепетровской – кто как пожелает, поскольку разницы нет никакой (для романа из жизни XVIII века надо лишь изменить некоторые слова, что сделано для наглядности в представленном тексте).
Достоверность романа обеспечивают строго научные комментарии (они всегда производят впечатление), которые даны в сносках. Таким образом, наш эпохальный образец несет не только высокую эстетическую, но и познавательно-образовательную нагрузку.
На переломе. Роман из жизни Московского царства (Российской империи)
Царь (император) хмуро сидел на троне, выщипывая бороду (теребя голый подбородок) и сверля бояр (сенаторов) гневными очами (глазами).
– Так как же, бояре (господа сенаторы)? Доколе будем терпеть глумление над нами немцев?!
– Куда нам с ними, государь (ваше величество), тягаться, – простодушно встрял (произнес) боярин (сенатор) князь Федор Иванович Долгополов, известный космополит[1] и хапуга. – Весь дефицит[2] чрез них, проклятых, идет. Три шкуры дерут (ассигнациями), а деваться некуда – надо терпеть.
– Может тебе, Федька, и сподручно терпеть, а нам не с руки, – вспылил гордый князь Василий Михайлович Химки-Ховрино. – Вели, государь (ваше величество), немцев с царства (из империи) выбивать и нашим товаром жить.
Долгополов раскатисто рассмеялся.
– Совсем ополоумел князь! Да где это видано, чтобы мы нашим товаром жили?! Чай[3] , не варвары какие, XVI (XVIII) век за окном. Ты, князь, видать ум свой в кабаке (трактире) пропил, раз такое плетешь.
Пикировка бояр (господ сенаторов) вывела царя (императора) из себя. Он хватил посохом по полу (кулаком по столешнице) и закричал:
– Стыдитесь! Лаетесь, аки псы, когда немцы державу нашу растаскивают[4] . За такую вашу дурь в опалу вас, на дальнее воеводство (губернаторство). Тебя, Васька, в Астрахань, тебя, Федька, в Архангельск. Вон с глаз моих!
Вельможи, горько плача и скаредно (по-французски) ругаясь промеж себя, отправились в ссылку. Наступила тягостная тишина, которая бывает только при абсолютизме (просвещенном абсолютизме), и лишь думный дьяк (тайный советник) Агей Крюк, человек умный, но со связями, осмелился нарушить ее.
– Немцы ловки, слов нет, но и у нас на их заморский товар свой есть. Прикажи, государь, и мы их квасом сомнем.
– Ой, ли? – хором засомневались погрязшие в консерватизме бояре (сенаторы).
– Истину говорю! Что их прокисшее вино против нашего квасу, особенно клюквенного или медового? До самой Гишпании (Испании) квас повезем и рынки повоюем.
Царь (император) обрадовался. Хоть и скуповат был, а тут не устоял, расщедрился, – одарил Крюка ласковым взглядом (орденом).
– Дело говоришь, Агей! Вот вам мой указ. Везти квас за море, штурмом брать немецкие животы!
Английский шпион и посол граф Кальве, тайный приверженец пуритан[5] , принимал на Старом Посольском дворе в Москве (в посольском особняке в Петербурге) французского посла и шпиона маркиза Вискаса. Оба смертельно ненавидели друг друга, особенно после того, как граф выиграл у маркиза в дурака конюшню в самом центре столицы. Но на этот раз политические соображения перевесили мелкие дрязги.
– Московиты подымают голову. Я боюсь за наших пивоваров, – признался граф Кальве.
Вискас, как истинный француз, был ветреней и беспечен.
– Вы имеете в виду интригу с квасом? У них ничего не выйдет. В Лувре (в Версале) не станут хлестать квас вместо шампанского.
Граф недобро усмехнулся вставными челюстями.
– Кто знает – кто знает. Вы когда-нибудь пили квас? Нет, не тот, что продают на улицах. Настоящий, домашний. У меня его Акулька (мадмуазель Акулина) готовит.
Граф достал из погреба запотевший кувшин и разлил квас в венецианские чарки.
– За здоровье их величеств, – провозгласил маркиз, выуживая из кармана закуску – горсть чеснока и сардины. – Что это за прекрасный напиток? Неужели квас?
– Да, и он разорит виноградарей вашей бедной Франции.
– Нет-нет, я знаю московитов (русских). Они не выдержат технологии.
– Увы, маркиз, на этот раз они серьезно настроены. Даже купили в штатах[6] импортное оборудование – обручи на бочки.
– О, Пресвятая Дева! – схватился в отчаянье за парик Вискас. – Как нам спасти цивилизацию?!
– Наконец-то вас проняло, – обрадовался англичанин. – К счастью, у меня созрел превосходный коварный план…
– Легких кафтанов побольше кладите, – приказывал Химки-Ховрино слугам, укладывавшим сундуки (чемоданы) в телеги.
– И шубы, шубы тоже, – запричитала боярыня (сенаторша) Марфа.
– Цыц, глупая баба (для XVIII тоже баба)! – прикрикнул на жену Василий Михайлович. – В жару едем, без шуб обойдемся.
– Как без шуб? Ведь моль побьет (из моды выйдет).
– Ну и пускай разор, пускай нишета! Все равно в мире правды нет. Вон Федьке Долгополову как повезло. На холодок едет, елками дышать. Где справедливость?
В дверь постучались. Вошедший холоп (мажор) доложил:
– Немец из фряжской земли к боярину на два слова (на аудиенцию) просится.
– Вот нелегкая принесла! Проси. А ты, матушка, ступай, нечего на немцев зенки пялить.
Боярин (сенатор) блюл свою нравственность и жену никому не показывал.
– Мое сердие обливается кровью, – начал хитрый, как Одимей[7] , маркиз Вискас. – Я отписал в Лувр (Версаль). Весь двор в скорби. Такой великий ум – и в такую глушь!
– Плевать я хотел на твой Лувр (Версаль) с колокольни Ивана Великого, – ответил прямодушный Химки-Ховрино. – Лучше говори, зачем пришел. Чай, не чай[8] (кофе) со мной пить.
Маркиз, привыкший к коварной европейской учтивости, был смущен такой простотой.
– Слышал я, что государь ваш по навету дьяка (тайного советника) Крюка вздумал торговать с нами квасом. То зело прискорбно, ибо кваса мы не пьем и окрошки не едим. Так вы бы, князь, это дело испортили и Крюка опозорили. Тогда его в опалу, а вас в Москву.
– Это как же… испортить?
– Очень просто. Как придет к вам указ караван с квасом собирать, так вы его окольным путем через Индию отправляйте. Известно, товар скоропортящийся, по дороге скиснет; а коли на то в деньгах нужда – вот! – и маркиз широким жестом высыпал на стол новенькие луидоры.