А Сорос остался верен себе – он не стал делать работу за нас. Он дал нам ориентиры и снарядил в путь.
ВО ВСЕМ МИРЕ
Международная программа повышения плодородия пустынных земель (IPALAC) ставит своей целью борьбу с голодом в африканских странах, прилегающих к пустыне Сахара. Программа предусматривает внедрение и разведение новых сельскохозяйственных культур, уже доказавших свою продуктивность в других частях Третьего мира.
Исследования в рамках программы IPALAC ведутся в Университете имени Бен-Гуриона в Негеве. Израильские ученые уже не первый год ищут способы, как противостоять распространению на Земном шаре пустынь и осваивать новые сельскохозяйственные культуры в полупустынных районах.
Результатом программы IPALAC уже стало осуществление в Африке двух многообещающих проектов: разведения шелковичных деревьев и финиковых пальм. В тесном сотрудничестве с Египтом были созданы плантации шелковиц в Гане, Нигерии и Уганде.
Другим важным проектом стало разведение плантаций финиковых пальм в Западной Африке. Они прекрасно прижились в Мавритании, Сенегале, Нигерии, Мали, Камеруне и Чаде.
Всего лишь десять финиковых пальм могут принести крестьянину 500 долларов годового дохода, что немало в этих странах.
Сейчас основная арена деятельности программы IPALAC – Западная Африка, но в ближайшие годы ею будут охвачены и другие районы мира.
В Германии детей начинают водить в зоопарк чуть ли не с самого рождения. В кельнском зоопарке для самых маленьких посетителей есть даже специальное транспортное средство – красные деревянные тележки, куда умещаются по два-три довольных малыша. Жаждущие приключений ребята постарше имеют возможность заночевать в палаточном лагере зоопарка. Это пробный проект администрации зоопарка. Такая забава стоит родителям по двести марок за каждого ночующего здесь ребенка (за одну ночь). Тут же можно отпраздновать день рождения любимого отпрыска под девизом: «От мала до велика в кельнском зоопарке» или «Таинственная Африка». Так что пусть бегут неуклюже крокодилы по лужам…
В середине девяностых годов внимание ученых привлекла вакцина SPf66; ее придумал колумбийский биохимик Мануэль Эл кин Патарройо. Он выделил из наружной оболочки плазмодиев – возбудителей малярии – четыре различных протеина. Эти молекулы активизируют иммунную систему заболевшего организма. Патарройо ввел составную вакцину трехполосным мирикини – ночным обезьянам, обитателям лесов Южной Америки. У них появился иммунитет к малярии.
Пробную вакцинацию проводили в Латинской Америке. Иммунитет приобрели 40 процентов жителей Колумбии, коим сделали прививку, 55 процентов жителей Венесуэлы, 60 процентов жителей Эквадора и 35 процентов жителей Бразилии. Однако в Азии и Африке – там, где люди болеют малярией чаще всего, – чудесная вакцина не помогала. Возможно, тамошние возбуд ители малярии несколько отличаются от американских плазмодиев. Возможно, сказались генетические особенности представителей разных рас. В гюбом случае, этот опыт показал, что универсальную вакцину против малярии вряд ли удастся создать.
Как работает мышление?
Рафаил Нудельман
Признаться, корявый этот заголовок есть попытка напрямую перевести другое заглавие нашумевшей книги известного американского лингвиста и психобиолога Стивена Линкера, которое по-английски звучит «How the Mind Works». Но еще корявее, думаю, выглядела бы попытка перевести заголовок столь же нашумевшей книги другого известного американского психобиопога, Генри Плоткина, которая называется «Evolution in Mind». Книги эти поставлены рядом не случайно. Это две из самых недавних и самых, как уже сказано, нашумевших книг, посвященных тому, что можно с надлежащей осторожностью назвать тихой революцией в нейробиологии последних лет. «Тихой», потому что шумные открытия вроде расшифровки человеческого генома, работ по клонированию и стволовым клеткам и тому подобные заслонили от широкого читателя этот переворот в наших представлениях об устройстве и работе мозга.
То, что это переворот, не подлежит сомнению. Попробуем это показать. Прежде нейробиологи (и мы с ними) считали, что человеческий мозг при рождении является «чистым листом» (tabula rasa), на котором в ходе формирования разума записываются данные внешнего опыта, и из этих данных путем сложной обработки извлекаются содержащиеся в них закономерности внешнего мира. Считалось далее, что уже сформированное мышление организовано иерархически, то есть его «низшие» нейронные сети непрерывно «рапортуют» некой высшей инстанции, стоящей во главе пирамиды этих сетей. Именно эта верховная авторитетная инстанция и называлась «сознанием», или нашим «я». Это представление восходило к Декарту, который в свое время выдвинул тезис, что мозг и мышление, или разум, принципиально отличаются друг от друга, и разум – этакий маленький «гомункулус», восседающий в не ком особом месте мозга, – это то наше «я» (он называл его «душой»), которое выслушивает доклады всех «низших» уровней мозга, обдумывает их и принимает решения. Известный философ науки Даниэл Деннет насмешливо назвал «картезианским театром» эту картину мозга с его царственным «я», важно расхаживающим по авансцене сознания. Наконец, сам процесс мысли понимался раньше как нечто, уникально свойственное лишь человеку, не сводимое не только к физико-химическим процессам в мозгу, но и вообще к каким-либо известным процессам, нечто сугубо загадочное и непостижимое в рамках обычных наук. Отсюда открывался прямой путь к исключению мозга и мышления из ведения дарвиновской эволюции и молекулярной биологии. Все другие факты живой природы могли иметь эволюционное и генетическое объяснение, но человеческий мозг, человеческое мышление и человеческое поведение составляли «особую зону». Великое исключение, результат уникального и таинственного скачка из царства животных в царство разума. Естественно, что начавшиеся в последней четверти прошлого века первые попытки генетического объяснения человеческой природы и поведения людей (работы К. Лоренца и других этологов, книга Вильсона «Социобиология» и т.п.) вызвали яростные нападки и ожесточенное сопротивление.
В последние десятилетия минувшего века все эти представления заколебались под воздействием все новых и новых ударов. Для начала знаменитый американский лингвист Ноам Хомский (учеником которого, кстати, является С. Пинкер) доказал, что, вопреки прежним убеждениям, дети вовсе не начинают овладевать языком с нуля. Напротив, в их мозгу уже существуют определенные врожденные лингвистические «программы», некий «врожденный синтаксис», который позволяет им различать и строить правильные языковые конструкции независимо от их смыслового содержания. С другой стороны, стали накапливаться все более и более странные факты, собранные в наблюдениях за работой поврежденного мозга. Эти факты свидетельствовали, что даже самые тяжелые, но локальные повреждения такого рода зачастую выводят из строя лишь одну какую-то функцию мышления, не нарушая его в целом. Некий человек после инсульта сохраняет способность распознавать изображения, за исключением тех случаев, когда на них представлены животные. Другой с мозгом, навылет пробитым железной палкой, сохраняет интеллект, но теряет способность принимать однозначные решения. Третий упорно принимает свою жену за шляпу (название знаменитой книги американского нейропсихолога Оливера Сакса), хотя настоящая шляпа у него в руках. Как пишет в своей книге «Модулярный мозг» другой нейропсихолог, Ричард Рестак, все эти и многие подобные факты наводят на мысль, что человеческий мозг не организован иерархически, а собран из множества модулей, именно поэтому выход из строя одного модуля не влияет на работу остальных.