Еще несколько тяжелых ударов по прежним представлениям о мышлении были нанесены, так сказать, извне – со стороны соседствующих наук. Развитие компьютеров привело к созданию таких мощных машин, вычислительные возможности которых намного превосходили соответствующие возможности человеческого разума. А между тем компьютер как раз собран из отдельных модулей. С другой стороны, человеческий мозг утратил свою уникальность в отношении к животным: исследования человеческого генома показали, что степень его отличия от генома «больших обезьян» (гориллы и особенно шимпанзе) не превышает 1-2 процентов. Можно было, разумеется, еще говорить о каком-то загадочном «скачке», превратившем обезьяний мозг в человеческий, но все более ясным становилось, что человеко-обезьяньи различия – это результат длительной эволюции, а не одноразовых скачков.
Новая теория мышления сформировалась как обобщение всех перечисленных фактов. Сразу же оговорюсь, что она далеко не общепринята и потому имеет пока статус гипотезы. Она не общепринята прежде всего потому, что представляет собой, как уже сказано выше, концептуальный (по- ученому выражаясь – «парадигматический») переворот: она переворачивает все основы прежней науки о мышлении, все ее фундаментальные утверждения. Судите сами. Вот четыре главных утверждения этой новой концепции мышления.
1. Человеческий мозг является своеобразным компьютером.
2. Он построен в основном модулярно.
3. Значительная часть его интеллектуальной структуры имеет врожденное происхождение.
4. Эта структура возникла в ходе эволюции как приспособительное устройство, имеюшее целью выживание и развитие человеческого генома.
Рассмотрим все эти революционные утверждения по порядку.
Как следует понимать тезис первый, о компьютерном характере мышления?
Согласно Линкеру (который следует здесь за Хомским), человеческий мозг способен судить о «грамматической правильности» или «грамматической неправильности» даже таких высказываний, смысла которых он не понимает. Правильные суждения он способен обрабатывать по врожденным ему, самым общим законам синтаксиса, точно так же, как компьютер способен отличать и обрабатывать по заранее встроенным в него программам любые логически правильно (то есть математически коррекшо) сформулированные утверждения, не понимая, разумеется, того содержания, которое вложили в эти утверждения люди. В этом плане процесс человеческого «рационального» (оно же логическое) мышления, основанный на некой формальной системе правил, мало чем отличается от процесса компьютерного расчета. Эта способность мышления основана на том, что очень многие наши «мысли» в действительности представляют собой систему логических операций и связок.
Оппоненты новой концепции резко возражают против этих утверждений. Они считают, что такая «безмысленная» обработка мыслей не может идти до бесконечности, рано или поздно некий «высший орган» мозга должен свести воедино все результаты этой обработки и сверить получившуюся общую картину с реальностью, но уже «по смыслу». (Иногда этот контрольный орган отождествляют с так называемым здравым смыслом, поскольку он не пропускает заведомой бессмыслицы, противоречащей законам реальности, записанным в прошлом опыте человека. Заметим, что «здравый смысл» никогда не пропустил бы через свой контроль – именно как заведомую бессмыслицу – теорию относительности Эйнштейна, летящих влюбленных Шагала и «Вавилонскую библиотек}7 » Борхеса. Прощай, творчество!)
По существу, перечисленные возражения возвращают нас в «картезианский театр» иерархического мозга. Этим утверждениям новая концепция противопоставляет прямо противоположный тезис – о «модулярности» нашего мышления. В ее понимании это означает, что архитектура мышления представляет собой сложную конструкцию, состоящую из отдельных, автономных, специализированных «модулей», каждый из которых предназначен для решения своей локальной задачи на основе имеющейся в его распоряжении специфической информации и средств ее обработки.
Примером такого модуля может служить та система нейронов, которая занята в мозгу преобразованием двумерного изображения внешнего мира на сетчатке нашего глаза в трехмерный «образ мира», предстоящий перед нашим «внутренним зрением». Это преобразование, как уже доказано многими экспериментами, имеет характер математической компутации и практически не зависит от других познавательных функций. Не случайно многие зрительные иллюзии сохраняются даже тогда, когда мы знаем, что они иллюзорны, например, луна на горизонте кажется много больше, чем в зените, несмотря на то, что мы знаем, что это иллюзия.
Таким образом, в новой концепции мозг сходен с компьютером не только по принципам обработки информации, но и по архитектуре: он тоже представляет собой комбинацию множества «не-разумных» подсистем. Каждый такой независимый (или квазинезависимый) модуль работает с той информацией, которая имеется в его распоряжении, то есть «локальной», и в этом смысле очень похож на отдельные процессоры большого компьютера. Тем больше оснований думать, что его работа подобна работе любого компьютерного модуля, формально обрабатывающего свою информацию по определенной системе правил компутации. Поэтому «модульность» архитектуры нашего мышления в определенном смысле слова «требует» (или, мягче, предполагает), что его работа имеет компьютерный характер.
Третьей особенностью «новой психологии» является утверждение, что значительная часть «познавательных программ», управляющих работой модулей, дана человеку от рождения. Она не формируется в процессе жизни, а определяется генами. В пользу этого говорят результаты многочисленных исследований младенческого мышления, а также, например, бесспорные факты глубинного структурного сходства самых разных человеческих языков. Понятно, что это сходство легче всего объясняется, если принять, что оно обусловлено общими для всех людей генами.
А вправду ли мышление умеет работать с бессмысленными конструкциями? Давайте проверим.
Попробуйте грамматически проанализировать приведенную ниже и, казалось бы, бессмысленную фразу:
«Глокая куздра штеко будланупа бокра и кудрячит бокренка».
Может быть, вам удастся найти некий смысл в этой фразе, которую однажды предложил своим студентам знаменитый лингвист Лев Владимирович Щерба.
Вместо подсказки: история с этой фразой рассказана Львом Успенским в книге «Слово о словах».
Другим свидетельством врожденности многих познавательных программ является результат недавней сенсационной работы американских нейрологов Катца и Кроули, изучавших так называемые окулярные колонки – аккуратные колонки нейронов, реагирующих на визуальную активность одного или другого глаза. Со времен классических работ Хюбеля и Визеля, которые в 60-е годы показали, что эти колонки образуются в мозгу только в результате уже начавшейся визуальной активности, установилось мнение, что зрительный «модуль» формируется уже после рождения. Сейчас, изучая эти колонки у новорожденных, еще незрячих хорьков, Катц и Кроули обнаружили, что эта колонки в действительности образуются до рождения, не нуждаясь в поступлении визуальных сигналов из внешнего мира, и уже тогда несут в себе врожденные генетические программы обработки визуальной информации.