Остановка в пути
Есть наука – этнография, правда, на Западе и в Америке она называется этнологией. Причина – в традиции. В России этнографы изучали быт, язык, одежду, обычаи малых народов, и это называлось этнографией. На Западе акцент делался на психологию, менталитет, и потому наука называлась этнологией. Сегодня наши этнографы считают, и не без оснований, себя ближе к этнологам (так часто и называют), чем к этнографам. Об одном таком этнографе «новой формации», известном ученом Яне Чеснове, шел разговор в третьем номере нашего журнала, в статье Галины Вельской. Сегодня речь идет о восприятии мира и понимании его человеком, чья специальность – понять, что делает немца немцем, а ингуша ингушом.
Когда человек всегда в пути, с ним трудно встретиться. Сейчас на своем столе я нахожу кассеты с голосом Яна Чеснова. Он продолжает наш разговор. Ему он так же необходим, как и мне. Он углубляется в свое сознание; чтобы понять, объяснить, обозначить, определить то, что до сей поры было неопределенным' неясным. Если попытаться следовать за ним в движении его мысли и в рампах его логики, остановки-вопросы будут возникать одновременно. Так оно и получается – мы беседуем, хотя он в Ингушетии, а я в Москве с магнитофоном и его кассетой.
Он говорит:
– Не секрет, что наиболее удачно работа идет в транспорте. Однажды я ехал из Грозного в Шали, в предгорный район, вместе с одним известным чеченским этнографом – Саид-Мамедом Хасиевым. Автобус был набит чеченцами, но скоро, увидев, что среди них есть не чеченец, люди, находясь вблизи меня, сразу перешли на русский. Это соблюдение чеченского этикета – проявление уважения к гостю.
Скажем от себя – еще и проявление удивительной деликатности, вежливости, свойственное отнюдь не всем даже на первый взгляд более цивилизованным народам.
– В этой толчее вопросы можно задавать самые разные и тонкие. Там я спросил, например: у кого чести-почести больше, у мужчины или у женщины? Одни говорили, что у женщины, потому что она – мать, другие – что у мужчины. И лишь один сказал, что вопрос неправильно сформулирован, потому что все зависит от конкретного человека.
Действительно, мой вопрос был провокационным, поставлен неправильно. Я это сделал специально, чтобы найти того, кто это поймет. И заметил только один человек. К нему-то мы вместе с Хасиевым и пришли потом в гости. Он оказался настоящим кладезем, великолепным информантом, то есть тем человеком, который способен к рефлексии – способен критически взглянуть на себя, свой мир и свою культуру. И нашли мы его – в пути.
Другой эпизод. Я еду из Грозного в Назрань. В общем вагоне много народа. Я начинаю задавать серьезные вопросы, и весь вагон участвует, отвечает, спорит, тогда я собрал удивительный материал…
Голос Яна замолкает, и я вспоминаю свою дорожную историю. Еду из Каунаса в Москву в рождественскую ночь. На платформе мало народа и вагон почти пустой. Однако в моем купе – литовец. Его провожают с корзинками, сумками, свертками. Я стою у окна, поезд медленно набирает скорость, мелькают огни, неясные очертания зданий, заснеженные деревья. «Сейчас попрошу у проводницы другое купе». В это время мой литовец окликает меня, я оборачиваюсь и обмираю. Через открытую дверь вижу купе, превращенное в терем, сказку, скатерть-самобранку, – все подходит. Потому что горят свечи и цветные фонарики, откуда-то сверху струятся пестрые ленты, а стол и две нижние скамьи-лежанки превращены в щедро накрытый стол со сверкающим хрусталем, серебром, графинчиками, вазочками, тарелочками. А в них – одних только блюд из грибов и картофеля больше тридцати. Домашние колбасы, копченый угорь – всего не перечислишь. Литовец смущенно, краснея и сильно печалясь, говорит, что просит, умоляет меня разделить с ним трапезу, а иначе он уж и не знает, как быть.
Дело в том, что в рождественскую ночь только самые чрезвычайные обстоятельства могут заставить человека покинуть свой дом. Есть традиция, закон, и они никогда не нарушаются. Поэтому его родные принесли ему все, что положено иметь на столе, чтобы он (с кем Бог пошлет, раз так случилось) радостно встретил вошедшего в мир младенца Иисуса. Это соединит его с родными, и он не будет отделенным, одиноким.
С этой минуты ночь для меня обрела особый смысл, она пошла неспешно, с улыбкой. Мы пробовали от каждого блюда понемногу, а собеседник мой рассказывал, что за чем положено кушать и почему. Он рассказывал естественно, убежденно, и я вдруг почувствовала гордость, что такие люди есть, это ведь не колбасу на газете кромсать и водкой запивать из майонезных банок…
Я впервые так праздновала появление Христа. Утром в Москве, прощаясь на перроне, он со слезами благодарил меня. А я его.
Голос Яна в это время говорил: «Собственно, все люди – родня».
– В транспорте люди пускаются в откровенность. И это понятно, потому что слепой случай собрал людей вместе, они могут больше вообще не встретиться. Например, я уезжаю, захожу в сельсовет отметить командировку, там женщины, они знают, что я уеду, поэтому могу задать самые трудные вопросы. Я их женщинам и задаю. И именно там, в ауле Егерухай в Адыгее, мне удалось открыть существование тайных женских союзов, связанных с особенностями женской культуры. О них никто не знал. Представляешь? Я узнал первым и страшно радовался и гордился.
Но почему в дороге, не в смысле физического перемещения, а нравственном состоянии, почему нам так легко общаться? Вот о чем я хочу спросить его, но он, повинуясь общей нашей логике, сам себя спрашивает и ищет ответ.
– Я хочу рассказать одну историю, которой много тысяч лет, точнее, около пяти, и речь пойдет об эпосе о Гильгамеше. Был такой царь в древней Месопотамии, в городе Уре, он был удачлив, богат, всячески развлекался, и вдруг в один прекрасный день все это ему надоело, и он захотел уйти. Ушел и стал безобразничать, проказничать. Тогда боги создали ему противника по имени Энкиду, волосатого сильного человека. Но они подружились и пошли вместе странствовать. Творили какие-то бессмысленные подвиги: убили чудовище, срубили гигантский кедр. Им было весело и счастливо, и когда Энкиду умер, Гильгамеш с великой печалью вспоминает эти походы с другом, милым сердцу. Вспоминает, что они творили, и задумывается, почему так горестно, когда друг покинул его? Его потрясла эта потеря.
А что же произошло? Они занимались тем, что можно назвать творением поступков. Рубка кедра, убийство чудовища Хумбабы, добыча цветка бессмертия. Все это – неморфологическое действие, оно не направлено ни на какую цель. Это не трудовая нагрузка и вообще никакое не действо. Это деяние само по себе – вот к чему тянется душа человека. Суть путешествий Гильгамеша с Энкиду – в поступках, в которых созидается человечность. Для этого и нужен был Энкиду или Другой. Мы часто это пишем с большой буквы – вот кто такой Энкиду.
Понятно, что это антропологическое прочтение эпоса. Тем оно и интересно. Нас всегда учили, что поступки должны иметь цели, а цели должны быть важными и справедливыми. Но что важно и справедливо? И кто берет на себя роль говорить о долге, долженствовании?
– Однажды я гостевал в Абхазии, в селе Блабурхва, знаменитом еще с начала века тем, что там более, чем в других селах, хранят и чтят старину. Я приехал туда, поселился, иду как-то, вдруг из калитки выходит мужчина, перегораживает мне путь рукой, обращается со словами приветствия и говорит такую фразу: «Зайди, чтобы я был человеком».
Понятно, что нужно зайти, сесть с ним за стол, но чю имел в виду этот почтенный абхаз, когда говорил «чтобы я был человеком»? Он имел в виду, что мы вместе, закусив тем, что есть в доме, отправимся в некий путь, естественно, не сходя со стула, под сенью дерева, стоявшего во дворе. Мы отправимся в путь, беседуя, и станем путниками, как Гильгамеш с Энкиду. Куда мы отправимся? Это вопрос непростой.
Есть чеченская пословица: «Вселенная не наша». Произносят ее с каким-то сожалением, что-то вроде: «Эх, ма!» или «Эх, жизнь!». Ответ на эту сентенцию находится в других речениях кавказцев, тех же абхазов, где говорится: «Мы в гостях у Бога». Поэтому можно меняться ролями. сменить позицию гостя на роль хозяина и наоборот. Если это умные люди, то может получиться красивая игра: мы в гостях у Бога, Вселенная не наша. Мы гости. А гость, кто он такой? Человек, который временно пришел и уйдет. Гость – находящийся в пути.