Выбрать главу

Итак, думаю, Гомер не был слепым. Конечно, он мог ослепнуть в старости, но на его творчестве это никак не отразилось. Его поэмы доносят до нас сквозь непроглядный мрак времени формы, краски, блеск и свет древнего мира, создавая удивительное ощущение прорыва через тысячелетия. Это чувство выразил А.С. Пушкин, отозвавшийся в печати на перевод «Илиады» другим – не зачеркнутым – двустишием:

Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи. Старца великого тень чую смущенной душой.
В ПОГОНЕ ЗА СЕНСАЦИЕЙ

Олег Будницкий

Царское наследство

В прошлом июне – две скандальных событиявернее, одно, но в двух действиях. Сначала телеканал REN TV показал фильм «Встреча предначертанная», а затем устроил обсуждение этого фильма е ток-шоу «Анастасия: сенсация или провокация?». Отзвуком прошла передача на «Эхо Москвы».

Сюжет, много раз повторявшийся и все-таки необычный. В Грузии объявилась очередная -уже З6-я! – претендентка на звание Анастасии, дочери последнего русского царя Николая II. В отличие от десятка своих предшественниц свое спасение она объясняет просто: никакого расстрела в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге не было – была лишь инсценировка процесса. Царская семья неведомыми путями была спасена, переправлена на юг, и долгие годы члены ее – каждый до своей смерти – проживали в Грузии. Претендентка (ей сейчас за сто лет) решила выйти из безвестности, готовит обращение В. Путину и Г. Селезневу. Готовит также книгу «Я, великая княжна Анастасия», в которой намерена рассказать всю правду об истории царской семьи после 1919 года.

А также намерена передать России миллиарды долларов, оставшихся от российских императоров и хранящихся все эти годы за рубежом.

Лилия Гущина в «Новой газете» проницательно заметила: «…Ах, пара гнедых, запряженных зарею, две вечные русские благодати, две хмельные грезы, два никогда не сбывшихся сна: спасенный мученик и спасительное наследство…»

Вот как раз «спасительному наследству» – миллиардам российских императоров – посвящена статья Олега Будницкого.

Тема царских сокровищ, якобы переправленных за границу последним российским императором, давно является излюбленным сюжетом многочисленных кладоискателей. О царских деньгах, хранящихся в английских, германских, американских банках, писали эмигрантские газеты еще с 1920-х годов. Особенно модной эта тема стала в российской периодике 1990-х годов, когда на страницах некоторых изданий стали появляться «достоверные» сведения о тоннах (!) золота, отправленных Николаем II за рубеж.

Тема царских денег неизменно привлекала внимание и западных историков. Наиболее основательное расследование провел британский финансист и историк, автор многочисленных сочинений о жизни лондонского Сити Уильям Кларк. Его книга «Потерянные сокровища царей» (W. Clarke. The Lost Fortune of the Tsars. L., 1994) стала бестселлером. Надо сказать, что все относящееся к истории династии Романовых, близких родственников английского королевского дома, вызывает в этой стране большой интерес. На полках книжных магазинов в разделе русской истории, кроме книг о последнем императоре, можно встретить биографии разве что еще трех деятелей русской истории – Петра Великого, Екатерины Пи – особы совсем уж не царских кровей – генералиссимуса Сталина. Проблема царских денег особенно занимательна для англичан, ибо чаше всего речь идет о счетах или в Английском банке, или в банке братьев Бэринг, многолетних партнеров российской казны.

Проведя изыскания в разных странах и архивах различных банков, Кларк, правда, не нашел ни «царского» золота, ни царских счетов. Зато обнаружил нечто противоположное. Вступив на престол в 1894 году и узнав, что значительная часть личных денег парс кой семьи хранится в Английском банке, Николай II, будучи патриотом своего отечества и зная, что его страна прибегла к крупным заимствованиям на мировом финансовом рынке, счел невозможным держать свои личные сбережения за границей. Для Английского банки это был удар – потерять столь именитого и столь крупного клиента. Перевести царские деньги обратно в Россию при тогдашней банковской технологии было непросто. Процесс растянулся на несколько лет и завершился в 1900 году, причем для надзора за переводом был направлен в Лондон директор государственного банка России Э.Д. Плеске.

Автору этих строк удалось обнаружить новые материалы, которые, как нам кажется, могут поставить точку в многолетних спорах о царском наследстве. Мне посчастливилось получить доступ к российским дипломатическим документам, находящимся в одном из британских архивов. Среди прочих бумаг оказалась папка, озаглавленная «О заграничных имуществах покойного императора».

Она находилась среди бумаг председателя Совещания российских послов в Париже (координационный орган, созданный бывшими послами Российской империи и Временного правительства) Михаила Николаевича Гирса и содержала переписку по этому вопросу, приобретшему в конце 20-х годов скандальный характер.

Дело в том, что в начале 1920-х годов в Германии объявилась якобы чудесно спасшаяся при убийстве царской семьи великая княжна Анастасия. Наиболее активно в поддержку идентичности молодой женщины, не говорившей ни по-русски, ни по-английски (языки, принятые в императорской семье), и подлинной Анастасии выступили дети лейб-медика Евгения Боткина, расстрелянного вместе с царской семьей, – Глеб и Татьяна (по мужу – Мельник). Семья Боткиных жила в 1908-1914 годах в Царском Селе, а в период летних выездов в Крым дети врача играли вместе с царскими детьми – Марией, Анастасией и Алексеем. Поэтому свидетельство Боткиных, которые впервые встретились с «Анастасией» в 1927 году, произвело довольно сильное впечатление. Что же касается Романовых, то ни крестная Анастасии великая княгиня Ольга Александровна, ни другая сестра покойного императора, великая княгиня Ксения Александровна, новоявленную «племянницу» не признали. История «Анастасии» (она же Чайковская, она же Анна Андерсон) хорошо известна. Много лет спустя отсутствие каких-либо ее родственных связей с Романовыми было подтверждено на ген етическом уровне. Для нас в данном случае имеет значение, что история с «Анастасией» послужила толчком для проведения «служебного расследования» о царских вкладах.

В октябре 1928 года Глеб Боткин обратился с открытым письмом к великой княгине Ксении Александровне, обвиняя сестру царя в том, что она отказывается признать «Анастасию» по материальным соображениям. «Факты таковы, – писал Боткин, – что существует крупное наследство покойного императора и его наследников, как в виде денег, так и недвижимости, включая суммы, принадлежащие лично великой княжне Анастасии Николаевне; все это теперь по праву принадлежит великой княжне». Боткин утверждал, ссылаясь на сообщения газет, что великая княгиня Ксения Александровна добилась через британские суды признания себя наследницей императора и его наследников, что она годами пытается мошенническими способами овладеть наследством императора и уже кое в чем преуспела и что многие сведения о царском наследстве стали ей известны лишь после того, как они были сообщены великой княжной Анастасией Николаевной.

Письмо Глеба Боткина, бывшего дипломата, проживавшего в США, было перепечатано многими американскими газетами; появилось оно в извлечениях и в популярной «New York Evening Pbst» 29 октября 1928 года.

7 декабря 1928 года росс и иски й финансовый агент (атташе) в США С.А. Угет (после отставки посла он исполнял также обязанности поверенного в делах в 1922-1933 и оказался последним дипломатом небольшевистской России, признаваемым зарубежным правительством), пересылая М.Н. Гирсу копию «гнусного письма» Боткина, писал (здесь и далее при цитировании документов соблюдаются особенности орфографии подлинника):

«Мерзость его поступка только усиливается тем обстоятельством, что, по моем возвращении из Европы, он был у меня, и я привел ему исчерпывающие данные, доказывающие, что никакого, сколько-нибудь значительного, имущества за границей у покойного Государя не было и не могло быть. Насколько мне известно, лишь у Мендельсонов в Берлине остались небольшие вклады русскими процентными бумагами, сделанные Государыней на имя каждого из ее детей. Если не ошибаюсь, нарицательная сумма каждого из вкладов составляла 250.000 рублей». Угет, полагая, что письмо Боткина «содержит в себе все элементы для привлечения его к законной ответственности», считал, однако, что «не приличествовало бы достоинству Великой Княгини обращать внимание на подобный пасквиль».